Новые лица Модильяни всегда рассматривает придирчиво, как покупатель в лавке.
В 1913 году в Париж приезжает обладатель действительно оригинальной внешности – японец Цугухару Фудзита. Он художник, и Моди находит в нём друга. Вертикальные строки иероглифов спускаются вниз, как вьющиеся локоны барышень из прошлого века. Моди приводит Фудзиту в Гран-Пале, где проходит художественная выставка, и японец мечтает принять участие в следующем Салоне. Модильяни тоже представит там несколько картин. Жаль, что слава идёт к нему так медленно, постоянно сворачивает с пути – как алкоголик, который всё никак не может добраться до дома.
«Какой художник, такая и слава», – считает зелёная фея, а призрачный принц молча протягивает Модильяни лепешку гашиша.
Утрилло, Сутин, Кислинг, Сандрар – друзья и собутыльники Моди. Сутин не имеет понятия о личной гигиене, а Моди при всём своём образе жизни болезненно чистоплотен – но это не повод для ссоры с другом, скорее – повод для того, чтобы научить Хаима чистить зубы.
Моди – отличный друг, зелёная фея и дымный принц не дадут соврать. Он верен им душой (днём) и телом (ночью).
Лолотта не жалует разговоров о теле и душе́ – с телом всё понятно, а душа только мешает, вырвать бы её с корнем! Нечётный любовник с улицы Равиньян взял вдруг моду приходить навеселе – а однажды привёл с собой приятеля. Сам, главное, уснул, а приятель решил откусить от торта, да ещё и рассвирепел, что отказались угощать. Прижимался к Лолотте, сопел, ухо облизывал, пока Нечётный храпел в кровати… Она еле как отбилась, хотя в голове пару раз пронеслись быстрые мысли, как облачка в ветреный день на Монмартре – Нечётный-то всё равно не проснется, а у приятеля в штаны будто скалка засунута: хотелось бы посмотреть, конечно, из чистого любопытства, неужели бывают такие большие и твёрдые? Но Лолотта знала, что где посмотреть, там и потрогать, дальше сами знаете, не маленькие. Она себя соблюдала, и замуж собиралась, а сплетни по Монмартру носятся быстрее тех самых облачков в ветреный день.
Приятель – очень недовольный – ушёл. Обозвал Лолотту грязным словом и пнул красивый комодик, оплаченный бухгалтером. На плече в память об этой ночи остался синяк – большой, и ужасно болючий. Чётный любовник неосторожно прихватил её на другой день за это место, и она взвыла, как шавка мамаши Валадон.
Чётный Лолотте нравился – ей даже удавалось через раз получить для себя приятственное ощущение – горячее, но какое-то слишком уж быстрое, не как с Андре. Чётный тоже был художником, правда, рисовал не лица, а домики, как Момо Утрилло. Но у Момо домики были настоящие, как в жизни, а у Чётного – кривые, косые, будто летят куда-то. И цвета, каких взаправду не бывает – сиреневые крыши, красные стены… Как будто модистка свихнулась и собрала в один ансамбль остатние лоскуты. Картинки Чётного Лолотта увидела, когда он принес их на Монмартр – продать. Тогда на Монмартре все подряд продавали картины – и кабатчики, и прачки, и цирковые. Художники малевали столько, что можно было весь холм закрыть полотнами. Но у Чётного никто не покупал, а «будто-бы-прекрасная» Габриэль даже обсмеяла его домики. Сама бы что понимала!