Она буквально орала во весь голос:
– Что ты делаешь сегодня? Не хочешь съездить со мной в Ботанический сад?
Я, конечно же, не хотела – тем более, Джереми сказал, что найдёт меня днём, и мы что-нибудь придумаем. Но отказаться было невежливо – и эта её вздернутая бровь, она меня по-настоящему пугает.
У Кары пышные волосы, которыми она очень гордится – распускает по плечам, отбрасывает за спину… Волосы и правда очень красивые – табачного цвета, густые, ухоженные. Я бы тоже такими гордилась.
Глядя прямо в эти волосы, я сказала, что после обеда можно и съездить – тем более, мне нужно порисовать с натуры, а небо сегодня чистое, как вымытое стекло. Мама не на шутку увлеклась заботой о цветах, – сегодня она даже притащила к компьютеру орхидею пафиопедилюм и поставила её передо мной с таким видом, как будто мы сейчас начнем здороваться и шептать друг другу нежные слова. Орхидея зацвела – второй раз в жизни! Такой красивый, нежный и робкий цветок, что с ним действительно хочется поздороваться: он будто расписан тонкой кисточкой. Я попросила маму не убирать орхидею – рисовала, пока мама рассказывала новости: Олег разбил горшок с дербянкой, Ксения позвонила и сказала, что летом точно приедет на целый месяц, а Ленка идёт на день рождения к мальчику, и просит на подарок полторы тысячи рублей.
После обеда зашла Кара – я пригласила её войти в мастерскую, и американка долго разглядывала мои акварели. Она так крутила губами, что они двигались вправо-влево вместо с носом – это можно было истолковать по-разному.
– Фантастик! – сказала Кара, и предложила на минутку заглянуть к ней. По дороге мы столкнулись с Джереми – он был очень хмурым, но сказал, что вечером в Комеди Франсэз идет спектакль по русскому драматургу Максиму – я сразу догадалась, что это Горький, и точно так же сразу согласилась встретиться с Джереми у театра в восемь пятнадцать.
В мастерской Кары лежало несколько готовых коллажей – картины сложены из бумажных обрывков, перьев, листьев, мелькнул картонный рулончик из-под туалетной бумаги. Когда я не решаюсь сказать коллеге правду, то прячу её за удобным: «Любопытно!»
Боже, как мне не хватает здесь удобных и обжитых русских слов: английское «interesting» звучит равнодушно и вяло. Кара дёрнула плечиком, и мы пошли прочь из резиденции. Жан-Франсуа крикнул вслед, что завтра вечером приедут спонсоры, и мы должны показать им то, над чем сейчас работаем.
Кара одевается как протестный подросток из моей юности – ботинки на тяжелой подошве, куртка в замысловатых пятнах, рваные джинсы… Я выгляжу рядом с ней буржуазно – в Париже во мне после долгого летаргического сна очнулась женщина, и эта женщина таскает меня по бутикам Марэ, не ведая сострадания. Вчера я купила чудесные башмачки из тонкой кожи – сегодня выяснила, что они ещё и очень удобные.