Эта независимая, противоречивая личность, совершенно наплевательски, по мнению Виктории, относящаяся к близким людям – и готовая вылезти из кожи вон ради чужих! – была, тем не менее, прежней мамой Наташей. Той, что спрятала туфли Виктории, чтобы дочь не ездила с Иваницким в Париж.
Тогда Виктория не могла оценить по достоинству мамину заботу и любовь – они выглядели грубым вмешательством в личную жизнь. В голове восемнадцатилетней Виктории был тогда один Иваницкий, не имеющий никакого отношения к известному отечественному физиологу, зато имеющий жену и двух малолетних детей. Ни на что другое места в голове не оставалось – даже мозгам, судя по всему, пришлось потесниться. Иваницкий занял всё пространство, а влюбленная Виктория – и так-то не успевшая к той поре поумнеть, – стремительно, резко поглупела, и одновременно с этим – расцвела, как пышный июньский пион, сам знающий про себя, что это ненадолго, что впереди – усыхание, ржавчина, смерть, и потому цветущий как в первый и последний раз. Никогда больше Виктория не была – и не будет, теперь-то уж ясно, – такой красивой, как в том мае, для Иваницкого.
Недавно она видела его по телевизору, в какой-то программе для бизнес-аудитории. Иваницкий пронёс свое богатство сквозь годы, уберег фирму от смерти в кризисах, и выглядел вполне процветающим, сытым, счастливым и … пустым, как бутылка из-под водки, в которую для какой-то забавы воткнули цветок. Неужели ради вот этой пустой посудины Виктория оттолкнула маму Наташу от входной двери? Она стояла там, плакала и повторяла: не пущу, не пущу! Отцу напишу в Москву, он приедет – и тебе будет стыдно!
Папа был тогда в Москве, а мама не ошиблась – Виктории действительно стало стыдно, но лишь спустя двадцать пять лет, вот теперь, в самолёте, когда мама сидит через проход, одной рукой барабанит по откидному столику, а другой машинально гладит лохматые косички Изиды. В кино льются кровавые реки, – и Виктории так больно, будто это её только что убили в особо извращённой форме, раскидав части тела по разным районам далекого американского города.
А тогда она запросто оттолкнула маму – пышный пион легко убрал с дорогу крохотную маргаритку, и кто там всё ещё верит, будто люди не меняются?
У каждого молодого человека есть внутренняя правда – проба жизни, телесное чутьё, которое бьет горячей кровью то в голову, то в ноги… В жарких демисезонных ботинках Виктория бежала по майской улице – к сестре Марине. Сестра поймёт! Она сама недавно пережила роман с женатым человеком – все самые интересные мужчины обязаны быть женатыми, это знак качества! Любовник Марины уехал из города, оставив о себе вечную память – маленькое зёрнышко, будущую Леночку… Беременной Маринке точно не нужны будут в ближайшее время те чёрные туфли-лодочки, на которые Виктория давным-давно зарится – а попутно она прихватит платье из жатого бархата, с воротничком из страусиных перьев: кто знает, что там носят в Париже?