– Я всего лишь был честен, – ответил Хафид. – Скажи мне, правда ли, что ты больше никак не участвуешь в политической жизни Рима?
Сенека усмехнулся.
– Долгие годы я старался превратить чудовище в человека и определенно потерпел неудачу. Несколько лет назад я отдал Нерону все свое богатство в обмен на то, что он разрешит мне оставить свою должность. Теперь я провожу дни в спокойных размышлениях и излагаю свои мысли и выводы на пергаменте, чтобы успеть записать их как можно больше, прежде чем безумец-император решит, что я, несмотря на свой почтенный возраст, представляю угрозу и должен умереть.
Хафид поднял бокал с вином.
– Нам еще многому предстоит у тебя научиться. Пусть ты проживешь еще пятьдесят лет.
– А что же ты, Хафид? – поинтересовался Сенека, пригубив вино. – Правда ли, что ты обязан великим успехом мудрости десяти особенных свитков, подаренных тебе в юности? Ты уже думал о том, чтобы передать свое наследие, записав на свитках мудрые принципы успеха и жизни для будущих поколений? Хотя над твоей головой не висит меч Нерона, ты наверняка осознаешь, что неизбежно приближается тот день, когда в последний раз вдохнешь бесценный воздух.
Прежде чем Хафид успел ответить, в столовую ворвался Лука, за которым следовали двое слуг, извинявшихся перед хозяином за вторжение. Старый лекарь тяжело и прерывисто дышал, словно пробежал огромное расстояние. С его лба градом катился пот.
– Простите, что омрачаю счастливую и мирную встречу, – произнес он, задыхаясь, – но, боюсь, я принес дурные вести, которые, уверен, вы хотели бы получить безотлагательно.
– Дорогой Лука, у тебя измученный вид, – обеспокоенно заметил Сергиус. – Присядь-ка и соберись с мыслями. Может, бокал вина?
– Нет, – отмахнулся Лука, борясь со слезами. – Лучше я постою! Я только что из тюрьмы. Там мне сообщили, что сегодня состоялся суд над Павлом, где он был признан виновным в измене Риму.
Лука опустил голову.
– Его приговорили к смерти и сразу же, на маленьком участке близ Остианской дороги, обезглавили. Рядом с ним, – всхлипнул он, – не было ни друзей, ни свидетелей. Когда я прибыл в тюрьму, власти передали мне мешок с его останками, и, хотя солнце уже село, я похоронил нашего друга в саду одного из последователей, живущего около преториума.
– А что с красным плащом, который был на нем надет? – спросил Эразмус, тут же пожалевший о своих словах, увидев, какой рассерженный взгляд бросил на него Хафид.
Лука отер пот.
– В мешке находились только его… его останки. Будучи в глубокой печали, я не подумал уточнить про плащ. Боюсь, он потерян.