Плакало.
И свивалось покорно в белых пальцах дивною пряжей, тою, о которой писала проклятая матушкина книга.
Спроси…
Она не спрашивала, но лишь кошель исчез в широком рукаве.
— Что ж, — взгляд Ксении Микитичны изрядно потеплел. — Твоя матушка исполнила обещание, и я не подведу, хотя, право слово, не представляю, зачем тебе эта девка.
Холоп спешно распахнул дверцы возка, а другой поспешил скамеечку поставить, чтоб сподручней было Ксении Микитичне вовнутрь войти. И он подал руку, в которую когтями впились пальцы боярыни.
— Вы, поедете сзади, — велела она девкам. — А ты садись…
— Но…
У него был конь.
Огроменный битюг соловой масти, которому и богатая сбруя не могла придать толики благородства. Но это животное — слишком медлительное и глупое, чтобы испытывать страх — было единственным, что согласилось ходить под ним.
— Садись, — жестче велела Ксения Микитична и сама же воссела на лавку.
Он не стал перечить.
В возке было тесно. Старуха-ключница, скользнувшая следом, примостившаяся в дальнем темном углу, посверкивала глазами. Она походила на ученую крысу, и он не мог отделаться от ощущения, что, пожелай Ксения Микитична, и старуха-крыса вцепится ему в горло.
Или ткнет в глаз длинною булавкой.
Или…
Свистнул кучер, развернулся хлыст, щелкнул над головами конскими. И рванули рысаки застоявшиеся со всею прытью. Качнулся возок. Заскрежетал.
Скукожилась старуха.
А боярыня осталась сидеть, пряма и важна. Только серьги тяжеленные качнулись.
— Не пытайся меня заморочить, — произнесла Ксения Микитична и перстенек тронула, который с алым камнем. — Я тоже даром не обделена. И пользоваться им умею. Потому прекрати.
Она желала смутить его?
Испугать?
Растревожить?
Матушка, верно, не ждала подобного, но… ему было все равно. Он кивнул.
— А теперь сказывай, что тебе от старухи понадобилось? — Ксения Микитична усмехнулась, довольная, что все вышло так легко, почитай, без принуждения.
— Матушка… породниться желает.
— С чего бы?
— Кровь хорошая…
— Настолько хорошая, чтобы… исцелить ее? — Ксения Микитична повернулась к окошку и мизинчиком шторку отодвинула. — Твоя матушка излишне самоуверена… скажи ей, что мне нужна книга.
— Книга? — у него плохо получалось изображать удивление.
— Книга, которую твоя матушка у Добронравы хранила. Ее ведь не нашли в поместье… Добронрава хорошею подругой была… но не только твоей матушки. Со мною тоже приятельствовала… письма писала… последнее аккурат зимой пришло. Что скажешь?
Ничего.
— Молчишь? Дело твое. Передай матушке, что мне нужна та книга.
— Она не отдаст.
Книга — все, что осталось.