Измученный усталостью и раздраженный воем, вынимаю пистолет, хочу прекратить концерт, но не вижу ни фонариков, ни силуэтов, словно волки учуяли беду и спрятались подальше. Вой прекратился, и кажется, что я один среди темной тишины.
Подкладываю в костер свежих дров, и пламя глохнет. Из хлынувшей темноты со всех сторон ползут ко мне зеленоватые пары. Целюсь в одну из них, что кажется поближе… Словно в испуге ухнула тайга и опять застыла… Вздрогнули и потухли огоньки. Высоким пламенем вспыхнул, наконец, костер и на белой перине снега, в десяти метрах от бивака, осветил распластанную серую тушу. Где-то далеко в тайге опять завыл волчище. Но скоро вой осекся на высокой ноте, будто волку в горло забили ком снега. Вой больше не повторялся, к костру до утра волки не подходили.
После второго похода к шалашу слег в постель. Бросало в жар все тело, нога распухла, пропал аппетит. Даже на короткое время не мог выйти подышать морозным воздухом. Закончились листки бересты, к концу подошел дровяной запас; дни казались слишком длинными, ненужными.
Восьмого ноября утром отчетливо услышал рокот самолета. С горящей головешкой, не взирая на боль в колене выбежал из землянки зажечь костер. Вглядываюсь, вслушиваюсь в небо: над головой висит никому не нужный бледный месяц, в тайге воет в дуплах ветер, а самолета нет нигде. Разочарованный и разбитый, с большим трудом дополз до кровати и опять слег.
Только в начале декабря начал подыматься с постели. Ковыляю по землянке, лечусь наваром из ягод малины, прикладываю к колену припасенный сфагнум, по два-три часа в день сижу за шитьем. Из шкур рысей сделал теплую и удобную доху. Вернее из рысьих шкур были только рукава и полы, а спина — медвежья. Остаток шкуры косули пошел на унты, а из волчьей — сшил шапку и рукавицы. Все поставлено шерстью наружу и выглядит так, что задрожит в испуге любой хищник тайги, если встретит меня в этом одеянии.
Шитье думам не мешало, и в голове созревал план постройки лодки. Ни дощаника, ни выдолбника в виде пироги, без топора мне не построить. Приходилось читать, что якуты и эвенки плавают на берестянках и шкурянках, видел такие лодки и на рисунках, в киножурналах, на фотоснимках, но никогда не встречал в натуре.
Конечно, сделать шкурянку — лодку, обтянутую оленьей шкурой, — проще и она будет прочнее берестянки. Но где взять столько шкур? В запасе осталось десять патронов, их надо беречь для самозащиты. Да и кроме того, лодку надо обтягивать выделанными шкурами. Иначе они в воде размокнут так, что лодка станет как мешок. А выделывать их я не умею. Значит, надо делать берестянку или «ветку».