мастера в его гармонии с цельным народным
«знанием» . Поэтому его героев,
«мужиков по званью и художников по знанью» отличает некая поэтическая возвышенность. Сквозь их облик проступают богатырские черты, воплощающие народные представления об идеальном человеке. Вот, к примеру, Маркел («Рассказы о кормщике Маркеле Ушакове»): какая в нём бездонность мудрой и стойкой души, прожившей, кажется, не одну, а множество жизней!..
«Молод ты, а ум у тебя столетен» , – говорят о нём. Опыт веков отложил в нём щедро своё самое ценное достояние: бескорыстие и доброту, глубину и серьёзность помыслов, талант труда и мудрой любви к человеку. Потому-то к Маркелу
«старого и малого как на магнит тянуло» . Уже один вид его успокаивал нуждающегося в поддержке и утешении человека.
Все мастера у Шергина небогаты, и живётся им нелегко. Но изображены они как философы, окружённые всеобщей почтительностью. «Государь кормщик», «государь художник», «государь мастер» , – обращаются к ним и стар и млад. И всегда остаются они в такой же мере художниками своего ремесла, как и обычного повседневного труда – одновременно и рыбаки, охотники, народные педагоги, держатели образного слова и непременно «поэты в душе» . Для писателя же несомненно – в каждом человеке заложены зёрна таланта. Назначение и дело человека – возрастить эти «семена живоносные, благодатные… возрастить души дарования. Урожай этот, – записывает он в дневнике, – в жизнь вечную пойдёт».
В русском языке есть хорошее и нужное слово – «нравоучение», истинный смысл которого для многих, к сожалению, сегодня стёрт. Между тем по Далю это – «нравственная философия; всякое частное поучение, направленное к добру» . Именно в этом смысл творчества Шергина. « Поверхностным и приблизительным кажется мне выражение – «художник, поэт носит с собой свой мир». Лично я, например, не ношу и не вижу с собою никакого особого мира. Моё упование – в красоте Руси. И, живя в этих «бедных селеньях», посреди этой «скудной природы», я сердечными очами вижу и знаю здесь заветную мою красоту».
Очарование произведений Шергина усиливается ещё и тем, что он не знал разлада между историей и современностью. «То, что было «единым на потребу» для «святой Руси», есть и нам «едино на потребу, – писал он. – Физическому зрению всё примелькалось, а душевные очи видят светлость Руси. И уж нет для меня прошлого и настоящего».
Трудной была судьба писателя. Все военные годы он живёт в Москве, а тяготы и скудость той поры известны. Но у Шергина они помножились ещё на какое-то детское неумение «доставать» самые элементарные блага. Все его заработки –