- Вода очень холодная, тебе нельзя пить, - предупредила его Нина.
- Мне теперь все можно. - Он вызывающе посмотрел на нее.
- Ну, как знаешь. - Она не уклонилась и твердо встретила его взгляд.
Я ухватился за бурую корявую веточку карликовой березы, вцепившейся корнями в гранитную глыбину, и подтянул бат к самой скале. Затем мы стали ловить губами тоненькие, сверкающие, как ожерелье из горного хрусталя, водяные струи. Они были холодными до ломоты в зубах и чуть солоноватыми.
Утираясь полой распашной клетчатой рубашки, Полушкин сказал:
- Оказывается, чужие слезы-то ничего... даже приятственны. - Он с деланной веселостью посмотрел на меня.
- А вы до сих пор не интересовались чужими слезами? - спросил я, задетый за живое.
- Нет, отчего же? Я их изучал по картинам наших художников.
- После чего решили заняться археологией на английском языке?
- Чтобы установить: насколько ваше искусство стоит ближе к жизни, чем археология.
- Будьте добры, разберите весла! - Нина подала мне и Полушкину по веслу. - Не до ночи же нам стоять под скалой. - И приказала: - Гребите и прекращайте спорить.
Мы налегли на весла, стараясь перегрести друг друга; и я с удивлением заметил, что он вынослив и умело работает веслом.
Впрочем, грести оставалось нам недолго. Мы пристали к более чистому противоположному берегу заливчика и вытянули бат на прибрежную траву.
- А теперь пешком! Здесь недалеко! Пошли! - Нина повела нас по еле заметной в траве тропинке к зарослям.
Широкая лесная поляна предстала перед нами внезапно. Вырвавшись из зарослей кигарея и цепкой аралии, мы очутились перед красноватым бревенчатым омшаником. За ним, на мягкой, свежего салатного цвета луговине вольно раскинулись, как ошкуренные пни, свинцового цвета долбленые ульи. Там, в конце пасеки, полускрытые ветвистым дубом, стояли две избы, чуть поодаль амбарушко на сваях - цзали. Одна изба оказалась жилой, вторая складом. Перед последней стояла медокачалка. Толстая полногрудая удэгейка с головой, посаженной прямо на объемистые плечи, размеренно подкручивала ручку медокачалки. Рядом на пне сидела подслеповатая старушка и курила трубочку. Сам пчеловод вместе с мальчиком-подростком вынимал из ульев рамки с медом и подносил их сюда, к бочкам. Это был невысокий плотный мужичок с загоревшим лицом цвета просмоленной лодки, с приветливой, не сходящей с губ, точно приклеенной, улыбкой. Увидев нас, он издали закричал:
- Кто вас пригласил? Медведь, наверно?
- Какой медведь? - спросила Нина, здороваясь.
- Я убил нынче. Большой медведь! Праздник будем делать. Немножко дух медведя задобрить надо. Тебе понимай?