— Что так?
— Полковник наш — мужик, конечно, хороший, душевный даже, да только война эта — не его. Он ещё в той, Отечественной, как застрял, так и выбраться не может.
— А капитан Гаджиев?
— Карьерист он, Герман, — подходя к палаточному городку, высказал свои соображения Виктор, — обыкновенный сопляк, пороху не нюхал. Кто его толкает — не знаю. Вот погоди, вернётся Крест, начнём работать.
— Кто такой Крест? — удерживая полог, поинтересовался Герман.
Офицеры вошли в брезентовый домик второй группы и уселись за пустым столом с разбросанными костяшками домино. В палатке никого не было.
— Крест — это Серёга Крестов из Ташкента, — продолжил новый знакомый. — Он в прошлом году разработал самую масштабную операцию против «духов» в Тура-Буре и освободил двести заложников. Тебе это что-нибудь говорит?
— Ага.
— Вот когда Крест, Лях с Мамонтом через пару недель из отпуска вернутся, тогда и порядок будет, а пока — пусть начальство потешится, в бирюльки поиграет.
Виктор грузно поднялся со стула, сбросил сбрую с подсумком на кровать. На брезентовом пологе у её изголовья висел целый иконостас фотографий. Герман подошёл и начал вежливо разглядывать.
— Семья?
— Да, как видишь.
— Жена красивая... А дети в тебя пошли.
— Идти-то им больше некуда! — хохотнул счастливый глава семейства.
— А это твой отец? — спросил Герман, наткнувшись на фотографию симпатичного мужчины с выразительным лицом.
— Нет, не мой. Это отец всех белорусов.
— Машеров, что ли? — сообразил Герман.
— Он, родимый. Жаль, пожил мало. Прикончили его.
— Как же так! Сказали — ДТП... Вроде как его машина в самосвал въехала.
— А ты больше уши развешивай! — слегка обозлился Виктор. — На других соплежуев из Политбюро даже велосипедом не наедешь, а тут, понимать, самосвал в кустах!
Герману вдруг в голову пришла простая мысль: настоящая свобода слова бывает только на войне! Здесь, в Афганистане, всех будто прорвало. Родимые пятна социализма так и пёрли из глоток, и заткнуть их, видимо, не было никакой возможности.
— В Минске был? — спросил Колонок.
— Нет ещё, не доводилось.
— А на Олимпийских играх в Москве?
— Был. Сидел в Кунцеве, охранял гандболистов.
— Ну и как? Коммунизм видел?
— Да, точно, — признался Герман, — наверное, это и был коммунизм!
— А у нас в Минске уже давно коммунизм! — запальчиво воскликнул Виктор. — Потому что все работают. Мы сборочный цех Советского Союза.
— Извини, Витя, слышал уже. Работают все — и узбеки, и хохлы, и казахи с грузинами. Только русские ни хрена не делают. Наверное, поэтому у нас в магазинах сметану через край разливают, а в Киеве ложка в той же сметане сутки стоять может. Я, Витёк, только в Тернополе на Украине впервые пиво разливное попробовал. Из бочки ручным насосом качали. Пена шапкой стояла. Может, и в Риге все без продыха работают? А у них что ни шаг — то кафешка, что ни два — ресторан. Колбасы — десятки видов. А у нас — «Докторская» да «Любительская». Весь N-ск — один сплошной завод, все улицы копотью засраны, а наш Академгородок — это же половина отечественной пауки. Только жрать нечего! Ты когда-нибудь в очереди за молоком стоял, так, чтобы за час до открытия магазина...