– Чего изволите, барин?
Услыхав название улицы, указанной Гнедичем, усмехнулся в бороду, быстро и толково объяснил ямщику дорогу и спросил:
– Уж не к господину ли прокурору в гости изволили прибыть?
– К нему, – отозвался Афанасий. – А тебе что ж, дом известен? Часто возить приходилось?
– Да уж приходилось, – хмыкнул тот. – Раньше господин прокурор квартиру нанимал в доме Островерхова, на той же улице, а теперь вишь – дом купил, аккурат перед Покровом переехал. Да только не помогло ничего, видать.
– Это ты о чем? – сурово вопросил Афанасий. – Чему не помогло?
– Так барыня-прокурорша все одно сбежала с писателем.
– Ты говори, да не заговаривайся! – прикрикнул на извозчика Афанасий. – Чего мелешь попусту? Не могло такого быть!
– Да как же не могло, когда весь город знает, – невозмутимо ответствовал возница. – Все говорят, и я говорю, что и все. Мое дело маленькое. Не велите сказывать – так я и замолчу.
– Вот и молчи, – проворчал верный лакей. – Их сиятельство господин граф не из таковских, чтоб их законные жены бросали.
Извозчик обиженно умолк и отошел назад к костру, а Гнедич, внимательно вслушивавшийся в перебранку, лишь вздохнул украдкой. Вот и объяснение и краткости писем Николая, и всему, что говорила бывшая гувернантка. Оправдались опасения сестры Варвары, да и его собственные.
Дом, в котором теперь жил племянник, произвел на Павла Николаевича впечатление заброшенности и почему-то раздражения, как будто все в нем мешало хозяевам, не нравилось им, однако по каким-то причинам не менялось, а лишь терпелось, но терпелось уже из последних сил. Картины, являвшиеся непревзойденным образцом дурновкусия, висели косо, багеты потускнели от времени и давно не чищены, обивка мебели, явно оставшаяся от прежних владельцев, никак не гармонировала со шторами, которые Гнедич помнил еще по прежней квартире Раевских. Заботливая рука не прикасалась к внутреннему убранству дома, здесь не вили гнездо, здесь не проводили тихие уютные вечера. Здесь не было семьи.
Предупрежденный о приезде дяди посланной накануне телеграммой, Раевский оставил прислуге все распоряжения и записку для родственника, в которой извинялся, что не встречает, ибо находится на слушаниях в суде, просил Гнедича чувствовать себя без стеснения и обещал прибыть домой не позднее семи часов пополудни, чтобы обнять «милого дядюшку Поля».
Гнедич не мог решить, как правильнее вести себя: дать ли понять, что ему известно о семейных обстоятельствах Николая, или делать вид, что ничего не знает. Впрочем, разве можно полагаться на то, что болтает извозчик? Нет, вперед надобно самому удостовериться, чтоб неловкости не вышло.