Когда же кувшины были готовы, а на это ушло почти полтора месяца, пришло время выбрать младенцев. Это была самая легкая часть всей затеи, не вызвавшая никаких затруднений, – близилась осень, и с нею приближался осенний набор в тяжелую пехоту, кавалерию и погонщиков боевых слонов; со всей земли крестьяне (а в армию принимали лишь крестьян, рослых и здоровых) приносили ко дворцу своих детей, и военачальники отбирали тысячу наилучших. До совершеннолетия обычно доживало меньше половины.
Великий и И. шли вдоль бесконечных лавок с младенцами, орущими от палящего солнца и мух, и И. по каким-то одному ему известным признакам выбирал детей и передавал их следовавшему за ними гвардейцу.
Это было четырнадцать лет назад, давно, целую вечность назад.
А два года назад, когда Великий, сильно напуганный происходившими вокруг него вещами, предлагал И. залить кувшины асфальтом, И. улыбался, показывал свой безумный алмаз в леопардовом облачении и советовал съездить на южное побережье к морю, полакомиться жареным осьминогом и синими водорослями.
А год назад, когда И. нанес ему свой предпоследний визит, Великий заметил, что пальцы его дрожат, чего никогда не замечалось раньше, а в глазах красные прожилки и муть. Алмаз И. уже не показывал; он стоял на галерее и смотрел на лес, уходящий от стен дворца до гор у самого горизонта, и оглядывался на бамбуковый календарь. Календарь был неутешителен.
Дым кальяна, выдыхаемый И., складывался в воздухе продолговатым квадратом, разлитое молоко чертило по полу остроуглые загогулины, осколки кувшина рассыпались причудливыми орнаментами, птицы говорили по-человечьи.
Сегодня Великий не спешил выбираться из кресла; он жмурился, следил за поднимающимся солнцем и слушал. Он надеялся, что И. не придет и вскрытие кувшинов можно будет отложить еще на время, хотя бы на день… Он услышал подковы И. И. был точен, он обещал прийти на рассвете этого дня и пришел.
Он шагал так же уверенно, даже увереннее, чем обычно, жестко впечатывая в разноцветные плиты каждый шаг, из чего Великий понял, что И. испуган ничуть не меньше его самого, и это Великого немного порадовало.
– Ну что, ты готов? – спросил И., войдя на галерею.
За год И. изменился, волосы на его голове почти все выпали, а кожа пожелтела и высохла, но он был удивительно хладнокровен, что, впрочем, соответствовало его роду и положению воина.
– Ты плохо выглядишь, – сказал Великий. – Может, вина?
– Спасибо, не стоит. Я думаю, нам лучше приступить.
– Да? Ну да, конечно.
Великий опять вздохнул привычным глубоким вздохом. Он почему-то представил себя приговоренным к смерти, который слишком долго не мог дождаться исполнения приговора и который уже научился любить свое состояние между жизнью и небытием, и вот вдруг его вытащили из привычного существования и поволокли к костру. Он недоволен и растерян. Он хочет назад в свою камеру.