Про яблони, похожие на черных всадников, зацепившихся друг за друга своей тяжелой броней.
Про наступающие потемки, которые всегда приводят с собой грозу.
Про любовь.
И снова про то, что лето прошло.
Он рассказывал и рассказывал эти стихи, они заполняли избу, и воздух в ней менялся. Очищался. Вонь уходила из него, собиралась хлопьями, оседала на полу и распадалась в пыль, а из-под потолка начинал течь другой воздух, свежий, прохладный, чистый – такой бывает лишь в самый светлый, самый счастливый день весны.
Так продолжалось долго. Потом люлька остановилась. Она больше не плясала и не рисовала в воздухе широкие круги, просто висела. Чуть покачивалась еще. В трескучей тишине.
Все кончилось.
Грамотей стоял, придерживаясь руками за печь. Из уха у него текла кровь. Ведьма молчала.
Сумерки, зимой сумерки приходят рано. Когда все это закончилось, солнце почти уже село, потемки наступили и принесли за собой грозу. Мужики стучали и в дверь и в стены. Они страшно стучали, озверело, но я отчего-то подумал, что по-настоящему страшно мне вряд ли уже когда будет.
Староста Николай скулил.
Разбилось стекло, и в окно просунулась чья-то рука.
Николай с трудом поднялся на ноги и снял со стены косу.
Грамотей продолжал стоять у печи, теперь он опирался на нее не только руками, но и головой. Лбом.
И старостиха тоже очнулась и сразу поползла к люльке, достала из нее дочь.
Мужики били стекла.
Староста Николай ходил по избе с косой и говорил, чтобы мужики уходили, что у них тут все хорошо. Старостиха прижимала к себе кулек с ребенком и тоже боялась. Грамотей сидел на сундуке у стены и хрипло дышал. Мужики перестали стучать и ломать стекла, и принялись ломать уже дверь. Кажется, они притащили с опушки огневое бревно и теперь вместо добывания огня выбивали им дверь. И уже ясно было, что дверь не выдержит, хотя староста позаботился о ее крепости.
Дверь сломалась, и они ворвались, много, они сразу заполнили избу плечами и злобой. Они не очень-то стали разбираться, приступили к делу. Хвостов, старший брат Хвоста, и Иван Рябой, горшечник, схватили грамотея за руки, дернули его назад, а потом вперед и с размаху ушибли о печь.
Грамотей произвел звук, какой бывает, когда о колено ломают отслуживший свое голик. Сухой хруст. Грамотей прилип к печи, брат Хвостова схватил его за ворот рубахи дернул и разорвал до пояса. Грамотей отстал от печки, на побелке осталась кровь от разбитого грамотейского лица. Сам грамотей покачнулся, кто-то из мужиков проворно подставил ему подножку и добавил поленом.
Староста что-то промычал. Он и его старостиха задвинулись в угол, старостиха прижимала к себе ребенка, а староста Николай выставил перед собой косу.