— Мне показалось, я узнала его. — Ада прикрыла глаза. Джип тронулся с места. — Куда вы везете меня?
— В Мюнхен.
Внутри автомобиля сквозило, и Ада закуталась в одеяло.
На дороге было полно выбоин, их приходилось объезжать, замедляя ход. Дважды их останавливали на блокпостах: о’кей, парень, все нормально. Им повстречалась семья — старуха и женщина помоложе с мальчиком. Молодая женщина толкала тележку, доверху нагруженную чемоданами, на этой пирамиде, с трудом удерживая равновесие, сидел старик. По полям и огородам гулял ветер. На коричневой голой земле лежали островки снега. Деревни опустели, и дома выглядели заброшенными, нежилыми. Джип въехал в березовый лес, мшистые черно-белые стволы повсюду, куда ни кинешь взгляд.
— Я свободна? — спросила Ада.
— Ну да, — пожал плечами Фрэнк.
— И все закончилось?
— Ну да.
Свободна.
— А фрау Вайтер? — вдруг заволновалась Ада. — И Анни?
— Не знаю, о ком вы говорите.
Но как же штопка? Ведь ей нужно починить вещи. Ада порылась в сумке сестры Жанны, вытащила замызганную рясу — пусто.
— Я забыла штопку. — Она в чемодане, на гардеробе, вместе с образцами парижских тканей. Станислас должен повернуть назад. — Едем обратно.
— Не стоит, — ответил Фрэнк.
— Прошу вас.
— Далась вам эта штопка. Война, считай, закончилась. — Он коротко рассмеялся: — Ха-ха. Смешная вы, сестра.
Ада тряхнула головой. Это не Станислас. Какой-то другой мужчина.
— Где я? — пробормотала она. — Что происходит?
Джип сбавил ход, и они оказались на широкой улице — особняки и сады вокруг каждого. Въехали в город. За садами виднелись другие здания, церковный шпиль, покатые крыши.
— Почти прибыли, — сообщил Фрэнк.
Свернули на боковую улицу. С правой стороны истерзанные дома, будто у них оторвали ногу или руку, обнажив сустав. Обои свисали ошметками кожи, наполовину вывалившийся матрас — обмякший мускул, выдранный из сухожилия, стол с отбитыми краями, словно их обрубили топором. Опять поворот. Остов церкви. Бронзовый лев, упавший с цоколя, лежал на боку, скребя лапами воздух. Пыль и дым, куда ни бросишь взгляд. По развалинам бродили люди, молчаливые, потерянные. Руины тлели — нагромождения щебня высотой с отвалы шлака. Половина железнодорожного моста, рельсы извивались как на американских горках. Джип пересек площадь. Лишенные окон и дверей здания пялились пустыми глазницами, зияли голодными ртами. Мусор, осколки. В дальнем углу площади три танка, около них солдаты. Ада застыла.
— Все о’кей, сестра, — успокоил ее Фрэнк, — это наши.
По той короткой и такой давней поездке в грузовике город запомнился ей совсем другим. Надо полагать, они достигли центра Мюнхена.