— Да, ваша честь, — отозвался защитник.
— И остается лишь одна линия защиты, самая неординарная, так?
— Да, ваша честь.
— Тяжкое оскорбление действием, так?
— Да, ваша честь.
— Что ж, отлично, — пробурчал судья; теперь он походил на старого моржа.
Присяжные смотрели на нее. Они уже ее судили. Встречают по одежке, Ада знала это лучше многих. Я было приняла тебя за клиентку, смотришься завзятой модницей. Но в тюремной робе она смотрится преступницей, и присяжные приговорят ее, не дожидаясь окончания суда. Старшина присяжных, усатый мужчина с орденскими планками над карманом пиджака. Ада больше не доверяла мужчинам с усами, Станисласа ей хватило. Она потрогала прическу, убедилась, что волосы нигде не торчат. Тем временем мистер Харрис-Джонс поднялся из-за стола; уложив в стопку папки, громоздившиеся перед ним, он обратился к присяжным:
— Обвинению в этом деле все предельно ясно. Нет ни малейших сомнений в том, что это подлое убийство с применением газа, когда жертва находилась в бессознательном состоянии. Вопрос лишь в том, имело ли место тяжкое оскорбление действием, вынудившее подсудимую утратить власть над собой, и как бы в данных обстоятельствах повел себя рассудительный человек в ее положении и с ее прошлым.
Страх. Она помнила его вкус, помнила эту тряску, словно внутри нее завели мотор. Позади Ады стоял полицейский. Она обернулась, пытаясь поймать его взгляд, выпросить щепотку сочувствия, но он смотрел прямо перед собой, и лицо его ничего не выражало.
— За аргументами, уважаемое жюри, в пользу этого тяжкого оскорбления действием, — обвинитель произносил слова медленно, отчетливо, будто говорил на иностранном языке, который никто не понимал, — нам придется вернуться лет на десять назад, к началу войны.
Мистер Харрис-Джонс обрисовал картину: Станислас фон Либен. Мерзавец и трус, несомненно. Но обошелся ли он с ней жестоко? Напал на нее или оскорбил? Обвинитель покрутил ладонью, мол, кто его знает.
— Бросил ли он ее на произвол судьбы? Либо их разлучила неразбериха военного времени и в этом нет ничьей вины?
Он разложил ее жизнь как труп и теперь производил вскрытие. Вот голова, вот ступни, толстый кишечник, тонкий кишечник. И ничего о любви или гнетущей тоске, о боли в сердце или страхе, ничего о том, какова по сути Ада Воан.
Интернирована нацистами. Тайная беременность и рождение ребенка. Герр Вайс. Годы, проведенные взаперти в маленькой комнате. Возможно, суровые, голодные годы. Маленький мальчик Томас, по-немецки имя звучит так же. По-немецки, уважаемое жюри. Потеря ребенка.