Папа удивленно посмотрел на нас.
— Сильвия? Джеймс? И вы утаили это от меня? — В его голосе звучала обида, и мы не могли смотреть ему в глаза. — Я не понимаю их, ведь мы — Бергстромы — сделали для города столько хорошего. Никто и никогда не ставил под сомнение патриотизм нашей семьи. Я воевал в Первую мировую и потерял в ней двух братьев. Какие еще им нужны доказательства?
Ричард нахмурился и снова взялся за еду. Его руки с побелевшими костяшками пальцев дрожали от ярости. Я увидела его лицо, и мне стало страшно.
Когда все разошлись по спальням, Ричард отвел нас с Джеймсом в сторону.
— Что бы ни случилось, обещайте, что не оставите Агнес.
Я вытаращила глаза.
— Ты о чем? Как это — что бы ни случилось?
— Объясни ей, — сказал Ричард Джеймсу.
— Ты сам объясни, ведь я стою рядом. — Мой голос оборвался, и я вцепилась в рукав Ричарда. Брат уже перерос меня на несколько дюймов, но все–таки это был семнадцатилетний мальчишка. — Что ты задумал? Ты должен закончить школу, а потом ты будешь нужен дома.
Джеймс обнял меня за плечи и отвел в сторону.
— Давай поговорим об этом утром. Утром, Ричард, — обратился он к моему брату. — Думаю, ты будешь здесь.
Ричард кивнул и скрылся за углом. Мы поднялись по лестнице к себе наверх.
Мне кое–как удалось заснуть, но утром я проснулась с неприятным чувством под ложечкой. Я разбудила Джеймса.
— Что–то случилось, — прошептала я, сходя с ума от беспокойства.
Мы торопливо оделись. Внизу Клаудия хлопотала на кухне и что–то весело мурлыкала, помогая повару. Ричард всегда был ранней пташкой и по всем расчетам должен был появиться за столом раньше нас, чтобы выклянчить пирожок, испеченный из скудных запасов муки. Веселая улыбка сестры увяла, когда она увидела наши лица.
Обыскав дом и сады, мы поняли, что Ричард и его чемодан исчезли. Но я была уверена, что он не мог уехать, не попрощавшись или, по крайней мере, не оставив записку. Был поднят весь дом, Джеймс пытался всех успокоить. Я была в полном смятении, но потом внезапно вспомнила про садовый театр.
Я побежала со всех ног к старым развалинам. Дверь в театр давно слетела с петель и была просто прислонена к стене, загораживая часть проема. Я протиснулась мимо нее и огляделась.
И тут заметила уголок сложенного листка бумаги, торчащий из–под ржавой консервной банки в центре пола. Ричард не сомневался, что я найду его послание. Дрожащими руками я развернула бумагу.
«Дорогая Сильвия. Прости, что я вот так уехал, но я знал, что ты меня простишь. Я понимал, что ты быстро найдешь записку, но не настолько, чтобы меня остановить. Мы с Эндрю уже думали об этом, но слова Клаудии меня подтолкнули. Мы запишемся добровольцами и поедем бить немцев, чтобы они знали, как творить безобразия. Никто не имеет права говорить, что Бергстромы трусы, или сомневаться в нашем патриотизме. Во всяком случае, я все сделаю, чтобы доказать обратное. Помни о своем обещании. Не волнуйся. Со мной все будет в порядке».