— Первый квилт, который я сшила, был «Девять квадратов», — сказала миссис Компсон, проворно работая иголкой на своем квилте и одновременно присматривая за тем, что делала Сара. — Не «Два раза по девять», а просто «Девять квадратов». Он выглядел как разноцветная шахматная доска.
Сара скрепила булавками углы двух маленьких квадратов и повернула лицо к хозяйке.
— А вам кто–нибудь давал уроки вот так, как вы мне сейчас?
— Мы с сестрой учились вместе, но уроки эти едва ли можно было назвать приятными. Все летело в тартарары, когда мы с Клаудией оказывались в одной комнате. Теперь я понимаю, что в этом была ошибка нашей матери. Вместо того чтобы учить нас одновременно, ей нужно было бы сначала научить Клаудию на несколько лет раньше меня, когда я была еще совсем маленькой и ничего не понимала. — Она покачала головой и вздохнула. — Возможно, тогда все было бы иначе.
— А что случилось? Вы расскажете об этом?
Миссис Компсон явно колебалась.
— Если вы для начала принесете мне стакан воды.
Сара вскочила и быстро вернулась со стаканом. Миссис Компсон сделала несколько глотков и поставила его на стол.
— Ну ладно, я расскажу вам, — произнесла она. — Только не отвлекайтесь, работайте внимательно. Если стежки получатся недостаточно ровными, я заставлю вас все переделать.
* * *
Клаудия была старше меня на два года, но поскольку я была почти такой же развитой, как и она, да и по росту почти не отставала, все относились к нам, как к ровесницам. Клаудия была хорошенькая; она унаследовала от матери густые каштановые волосы, опадавшие блестящими волнами на спину. Мои же темные волосы были всегда тусклые и растрепанные от бега. Все взрослые говорили в один голос, что Клаудия вылитая прабабка Аннеке. При этом они слишком уважали наших предков, чтобы сравнивать их внешность с моей. Я лучше училась, но все всё равно хвалили мою сестру. Она нравилась всем. Она всегда была приветливой и веселой, а я капризной и угрюмой. Думаю, мать испытывала ужасное разочарование оттого, что ее вторая дочь получилась не такой удачной, как первая.
Однажды в зимний день, когда мне было пять лет, а сестре семь, бушевала метель, и мы не могли пойти в школу. Клаудия радовалась; она не выучила уроки и боялась разочаровать нашу молодую учительницу, всеобщую любимицу. Я, в отличие от нее, ныла часами, смотрела в окна детской и жаловалась, что другие дети выучат что–нибудь новое, а я нет. Мать заверила, что в такой день никто из детей не придет в школу, но я была безутешна, пока она не пообещала научить меня чему–то новому.