— Ему что же, не нужна еда? — спросил обладатель бороды.
Кто-то из его спутников храбро выкрикнул:
— Смотрите, какой здоровяк… половина порося на ужин?
— Или пара курей? — присоединился третий, горбатый доходяга с блестящей, как змеиное пузо, кожей и… да-да, жидкой бородкой.
Эдгар молчал, хватая ртом воздух, а Ева озадаченно ответила:
— У нас есть еда. В лесу её полно.
— Только чернокнижник и колдун станет работать без оплаты за свой труд!
— Он знает «Богородицу» так, как никто из вас, олухов, в жизни не выучит, — пробормотал священник достаточно громко, чтобы его услышали.
Лоб чернобородого прорезала складка.
— Что-то там в твоём писании об этом говорилось. Вроде, что придёт какой-то там противохрист, и не то устроит дебош, не то выучит все молитвы наизусть. Разве не так?
— Не так, — подбородок священника стал ну точь-в-точь как ледяной кубик. Еве казалось странным, что он защищает чужеземца, да к тому же без бороды. Но по взгляду, похожему на хлёсткий удар хлыста, по говору было видно: священник — порядочный человек. — Ты взял бы, освоил грамоту, да прочитал сам.
— Мы, наверное, поедем, — негромко сказала Ева.
— А с этим Яном мы ещё поговорим, — сказал чернобородый. — Всегда знал, что эти жаборылые не просто так обустраиваются на нашей земле. Пройдёт время, и сюда нагрянет их армия.
Эдгар сглотнул и извлёк из своего истончившегося голоса максимум громкости:
— Я буду в печали, если мой труд пропадёт даром.
— Тебя никто не спрашивал, — сказал чернобородый — Ребятки сказали, что вы здесь резали лесную зверушку и ели сырое мясо.
Ева задохнулась от возмущения.
— Мы не едим мёртвых зверушек. До сих пор мы ели только то, что собрала мне в дорогу мама… как-то: пшеничные лепёшки, орехи, вяленое мясо… Мы что же, похожи на тигров или грифонов, чтобы есть сырых зверюшек? Похожи на вурдалаков или минотавра греческого?
Ева спрыгнула с повозки, и все всадники, как зачарованные, уставились на неё — так, будто их привязали за носы к руке девчушки. Мужчины переглядывались и, видно, ощущали себя стаей добродушных деревенских псов перед сумасшедшей лисицей.
— Да что ты на меня смотришь? — кричала Ева на чернобородого, и слюна пузырилась на её губах, почти как у одержимой бесом. — Да чтоб у тебя, господин, каждый день был на ужин мёртвый енот!
— Дети — символ царствия Божьего, — пробормотал священник.
— Ага, значит это был енот, — удовлетворённо, хотя и слегка обескуражено заметил кто-то.
Ева оглянулась на Эдгара; тот сидел, понурив плечи, и странно, крупно вздрагивал. В груди его что-то клокотало, будто там завёлся целый выводок сороконожек.