— Что? Бежите? — миролюбиво спросил он у Евы.
— Дяденька, там люди-задом-наперёд сражаются с лошадиными потрохами…
С каждым мгновением голос Евы терял долю уверенности.
— О, так вот какая богатая у нас фантазия, — сказал костлявый Ганс. Потом он обратился к Эдгару: — А ты что думаешь, доблестный боец без волос на лице?
Эдгар молчал, и Ева догадывалась, что он вряд ли сможет что-то из себя выдавить в ближайшие часы.
— Он думал, что вы хотите нас убить и поделить добро. Это сначала…
Старик расхохотался, хлопая себя по тощим ляжкам. Он делал это с великим удовольствием, и хохотал тоже с удовольствием. Там, позади, по-прежнему что-то происходило, но темнота не позволяла разглядеть.
— Мы не грабители, — отсмеявшись и напоследок закашлявшись, сказал костлявый Ганс. Он вновь обращался к Эдгару. — Где, спрашивается, ты видел таких дряхлых разбойников, как мы? Разбойников, которые спят не в норах или на деревьях, а под нормальными крышами. А?
Он сделал паузу, давая Эдгару время ответить, и, не дождавшись, протянул:
— То-то же. Обычно несчастные, что забредают на огонёк, сами оставляют своё добро. Мы позволяем им заночевать в поле за городом, но и оттуда они драпают, не разбирая дороги, заслышав — огрызок указательного пальца старика взлетел в воздух, — вот это! Звуки битвы, которые должны горячить кровь и оставлять без головы (сначала в переносном смысле, а потом, быть может, и в прямом) каждого уважающего себя мужчину.
Лицо Евы пылало, съедаемое непонятным чувством. Казалось, будто с ней кто-то решил поиграться, как с несмышлёным котёнком, и это было одновременно интересно и чертовски обидно. Заикаясь, она проговорила:
— Там было что-то… что выползало из нутрей лошади…
— Там только мои люди. Можешь обернуться и посмотреть, — миролюбиво предложил старик. Отдав ослику последние листья, он опёрся на колесо, глядя в сторону, откуда доносился странный звук, напоминавший Еве мелодию, которую слышишь, когда поднесёшь ухо близко-близко к муравейнику. — Чего только не примерещится в темноте, да, малявка?
Ева, конечно же, обернулась. Обдирая колени, взобралась на крышу повозки, но темноту, казалось, невозможно было проткнуть даже пальцем. На фоне неба, чуть более светлого, чем всё остальное, выделялась лошадиная голова, меньше всего сейчас похожая на лошадиную голову. Кто бы там с кем не сражался, дубины взлетали и опускались при полном отсутствии света, а крики слышались так, будто человек пытался кричать с набитым кашей ртом.
— Я не вижу, — в отчаянии сказала Ева. — Слишком темно.
— Тогда я расскажу. Ночами всё былое снова поворачивает вспять. Скелеты давно сгнили в земле, мертвецы теперь обитают скорее в стволах самых древних деревьев, чем в своих останках. Но когда наступает темнота, каждую ночь, они как живые. Чуешь, а?