Кузин должен был показаться Осокину существом нездешним, — Кузин не обладал объемом, у него был только профиль, короткие седые волосы его стояли дыбом и при разговоре шевелились. Решительность его юнцов слегка рассердила его. В науке забвение еще ничего не означало. Кузин не торопился с ответом. Он спросил — у кого работал Лиденцов, что это был за институт.
— Полуянов?.. Полуянов?.. — повторял он, закатив глаза.
Осокин подсказал укоризненно:
— Академик Полуянов… действительный член…
— Что-то было такое… что-то несущественное.
— То есть как несущественное?
— Кажется, этот Полуянов отличался невежеством. Была какая-то история…
Осокин изумился тому, как быстро проходит слава. Если уж Полуянов забыт, где уж такой мелюзге, как Лиденцов, сохраниться. А ведь какие претензии были у этого Лиденцова. И он не мог удержаться от удовольствия рассказать физикам о Лиденцове, о Менделееве, о памятнике…
— Позвольте, как вы сказали — Ляхницкий? — вдруг встрепенулся Кузин и зашевелил своими белыми волосами.
— Ляхницкий! — воскликнул Маркин. — Чего ж вы молчали? Это же совсем иной уровень.
Они долго твердили — Ляхницкий! Ляхницкий! — и попросили в ближайшие дни позвонить к ним, справиться.
Но Осокин не позвонил, уверенный в окончательном посрамлении Лиденцова. К счастью, Кузин проявил настойчивость. Примерно через месяц Осокина разыскали и уговорили приехать в институт. В вестибюле его встретил сам Кузин и повел по главной лестнице прямо в директорский кабинет. Секретарша принесла кофе, на беседе присутствовали Кузин, оба его сотрудника и директор института.
Без подробностей и оценок директор сообщил, что удалось найти некоторые любопытные материалы о Лиденцове, однако их пока мало, чтобы судить о характере его последних работ; не поможет ли Матвей Евсеевич Осокин уточнить кое-какие обстоятельства.
— Сколько угодно, — сказал Осокин, — я рад способствовать прогрессу. Рано или поздно наука должна восторжествовать. Это закон развития. Наука враг суеверия и мракобесия.
Физики были деловые люди, больше всего они ценили время, мнение Осокина о науке их не занимало. Почтительно, но твердо они всякий раз возвращали Осокина к истории с Лиденцовым. Выслушав про обе встречи, они стали подробно расспрашивать: над чем работал Лиденцов, что он рассказывал про свои работы, на какой стадии они находились. Ничего этого Осокин не помнил, сверхпроводимость он путал с полупроводниками, молекулы с атомами и чувствовал себя виновато, тем более что ученые ждали каждого его слова. Поэтому Осокин согласился провести сеанс стимуляции памяти.