Я допил кофе, снова перешел площадь, выбрался на ступени, обулся и продолжил кружение по городу, бессмысленный и восхитительный вальс на одного, под тихий плеск, под разноязыкий говор туристов, под золотое тепло сверху и сине-зеленый холод снизу, под скрип множества уключин, хлопки белья на веревках в узких переулках, под воркование голубей.
Что-то странное происходило со мной. Щеки горели, непривычные к такому солнцу посреди зимы. Я по-прежнему отчетливо видел город, до каждой трещины на штукатурке, но одновременно передо мной плясало марево, какое встает летом над разогретой дорогой – как если бы я смотрел одновременно сквозь воздух и через прозрачный слой зеленоватой воды. Слой становился все толще, щеки горели все сильнее, спина была уже совершенно мокрая под курткой. Мое отражение в зеленой воде было совершенно черным и бесформенным, как будто отражался не я, а давешний незнакомец в плаще до пят.
Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что очень глупо было в феврале ходить по колено в воде, даже если это доставляет настолько острое удовольствие. Что сейчас нужно немедленно закинуть в себя каких-нибудь таблеток и напиться горячего. Но одновременно с этой мыслью ноги вынесли меня на край Гранд-канала, теплый южный ветер ударил во все тело, я на миг задохнулся, а потом нарочно задержал дыхание, продлевая ощущение. Ерунда. Я не болен, я же великолепно себя чувствую. Я вообще очень давно не чувствовал себя настолько великолепно. Может быть, никогда в жизни.
В отель я вернулся уже в сумерках, еле волоча ноги, и даже умудрился заснуть в вапоретто, хорошо, что моя станция была конечная. Чтобы зажечь в комнате свет, нужно было вставить в выключатель карточку-ключ, поэтому когда я вошел и закрыл за собой дверь, то не сразу понял, где нахожусь: на миг мне показалось, что я в узкой коробке одного из сотопортего – черном квадратном тоннеле, пробивающем первый этаж дома, с неизменным светлым окном в конце, и никогда не угадаешь, что там, в этом окне – двор, новая улица или канал. В моем номере это, конечно, было просто окно, выходящее на маленький балкончик, за окном стремительно густели сумерки, и светлым пятном оно могло показаться только в абсолютной тьме.
Я был счастлив, но совершенно без сил, глаза слипались, голова кружилась. Кое-как раздевшись – утром буду собирать вещи по всей комнате, – я втиснулся в холодный конверт постели, выдернул заправленное в матрас одеяло, свернул из него плотный кокон и заснул почти мгновенно.
Когда я открыл глаза, было еще темно. Меня познабливало, в горле поселилось с десяток рыболовных крючьев, я все-таки простыл. Я кое-как нашарил на столе карточку, вставил ее в прорезь и зажег свет. В углу стола на подносе имелись чайник, чашка и несколько видов заварки, я благословил администрацию отеля и напился горячего. Мне мгновенно полегчало, крючья разошлись, я забрался обратно в постель, еще поворочался и заснул снова. И на этот раз мне приснился сон, такой отчетливый и яркий, каких я никогда не видел, даже в глубоком детстве.