— Положи свою правую руку в огонь, — говорит он, — и держи ее там, пока она не раскалится добела.
Музыка льется повсюду вокруг них, а пламя ласкает его руку, пока она не становится такой же красной, как и само пламя. Мертвые разговаривают на свои мертвые темы и пьют вино, вкуса которого не чувствуют. Они обнимают друг друга без всякого удовольствия.
Рука раскаляется добела.
— А теперь, — говорит Анубис, — возьми свой член в свою правую руку и сожги его.
Оаким облизывает губы.
— Господин… — говорит он.
— Сделай это!
И он делает это и падает без чувств, не успев довершить дело до конца.
Когда он вновь открывает глаза и смотрит вниз, на себя, видит: он весь состоит из сверкающего серебра, без признаков пола и сильный. Когда он дотрагивается до своего лба, слышится звон металла о металл.
— Как ты себя чувствуешь, Оаким? — спрашивает Анубис.
— Я не знаю, — отвечает он голосом странным и хриплым.
Анубис делает знак, и ближайшая сторона разделочной машины становится зеркалом.
— Посмотри на себя.
Оаким смотрит на сверкающее яйцо — свою голову, желтые линзы — свои глаза, сияющую бочку — свою грудь.
— Люди могут начинать и кончать самыми разнообразными путями, — говорит Анубис. — Некоторые начинают так, как машины, и медленно завоевывают свою человечность. Другие могут кончить машинами, медленно теряя человечность в течение всей своей жизни. То, что потеряно, всегда может быть возвращено. То, что найдено, всегда может быть потеряно. Что ты, Оаким, человек или машина?
— Я не знаю.
— Тогда разреши мне запутать тебя еще больше.
Анубис делает знак — и руки и ноги Оакима отпадают в стороны. Его металлическое туловище звякает о каменный пол, катится, потом останавливается у самого трона.
— Теперь ты лишен подвижности, — говорит Анубис.
Он вытягивает вперед свою ногу и дотрагивается до крохотного выключателя на затылке Оакима.
— Теперь у тебя отсутствуют все чувства, кроме слуха.
— Да, — отвечает Оаким.
— А теперь к тебе делают подсоединение. Ты ничего не чувствуешь, но голова твоя открыта, и сейчас ты станешь частью машины с мониторами, которая поддерживает весь этот мир. Смотри на него, на весь!
— Я смотрю, — отвечает он, и осознает каждую комнату, коридор, зал в этом всегда мертвом, не бывшим живым мире, который никогда и не был миром, миром сделанным, а не созданным звездным взрывом и животворящим огнем, сколоченным и соединенным, склепанным и сваренным, изолированным и украшенным не морями, землями и воздухом, но смазкой, металлом и камнем и стенами энергии, висящими в ледяной пустоте, где не светит никакого солнца, и он ощущает расстояние, вес, давление, материалы и тайное количество мертвых. Он осознает только поддерживающие волны движения, проходящие сквозь Дом Мертвых. И он течет вместе с ними, познавая бесцветный цвет восприятия.