Павел возвращался домой с прогулки. Солнце клонилось к закату, и Павел знал, что в это время Петр со своими гостями уйдет на тайное вечернее моление, а в доме останутся только темнокожая служанка и ее сводный брат Тимофей, очень смуглый, но все же не совсем чернокожий юноша, которого Павел выкупил у престарелой римской матроны, отчаявшейся приспособить его для своих плотских утех. Юноша переболел в младенчестве болезнью, которая сделала его совершенно непригодным для исполнения причудливых капризов дряхлеющей вдовы. И та, получив с Павла изрядную сумму денег, купила взамен Тимофея двух здоровенных и туповатых братьев-близнецов германцев, на коих возлагала большие сексуальные надежды. Впрочем, как позднее выяснилось, надежды эти также не оправдались: братья в своих эротических пристрастиях были крайне консервативны и в качестве достойных объектов воспринимали исключительно мелких копытных животных, среди стад которых в качестве подпасков и пастухов провели весь период полового созревания.
Павел поднялся на последний пригорок, с которого уже была видна крыша дома, утопающего в зелени фруктового сада. С расстояния трехсот шагов он разглядел удаляющегося в сторону города Петра; с ним был десяток учеников, в том числе и несколько женщин. Павел замедлил шаг, чтобы дать им уйти подальше, и к тому моменту, когда сам он подошел к дому, Петр с учениками уже растворились в густеющих сумерках.
В беседке убирали со стола служанка и ее брат. При появлении Павла их лица озарились счастливыми улыбками. На столе уже горел, потрескивая, масляный светильник, и Павел сел у огня.
— Ну что, друзья мои, на днях покину я вас! Пора собираться в путь, в дальний путь.
Лица его собеседников помрачнели. Но и Павлу не хотелось отправляться в дальний путь одному. Он решил, возможно, в последний раз, пройти путь до Иерусалима, посетить по дороге своих последователей в Греции, Антиохии, Анатолии и Сирии, пытающихся создать там очаги новой веры. Но путь этот был долог и тяжел, а главное одиночество с годами стало тяготить Павла, и, несмотря на внешнюю замкнутость, он предпочитал, чтобы рядом с ним в пути был кто-то.
А особенно ему не хотелось расставаться с темнокожей красавицей… Он ждал реакции этих двух молодых людей, являющихся по римским законам его рабами, но ему нужен был их свободный выбор. И Павел не ошибся: встав на колени, они простерли руки в мольбе взять их с собой.
* * *
Павел Ильич с Сашей сами открыли дверь, вышли из своего вагона на Ярославском вокзале и направились к станции метро. Проходя уже по перрону мимо окошка служебного купе, Саша заглянула туда и увидела, что диетолюбивый проводник спит, уткнувшись одутловатой физиономией в коробку «Гербалайфа», стоящую на столе. От водки и сала не осталось и следа.