Закончив эту страшную работу, Павел зашагал в сторону дома, до которого от места казни было не более получаса ходьбы. Он знал, что ничего хорошего его там не ждет. Не прошло и месяца, как он вернулся из Иерусалима, когда их с Петром схватили, чтобы казнить. Павел не искал причин, ибо то, что они с Петром говорили и делали, было вполне достаточным поводом для параноидальной языческой власти, чтобы скормить их диким зверям или сделать из каждого из них по живому факелу. Уже перед сотнями и даже тысячами их последователей распахнулись врата земного ада. Рим начал позорную войну с иудейским народом, и это было началом агонии огромной империи. Жестокий и бессмысленный террор по отношению к проживающим в Риме иудеям и сторонникам новой Христовой веры был делом обычным, а потому закономерным оказался и исход для двух духовных наставников и, собственно, создателей учения.
Но не знал Павел того, что главной причиной случившегося, возможно, был его дом, давно приглянувшийся сенатору Марку Корнелию. У троюродного брата этого тучного сенатора Павел в свое время купил и строение, и землю с садом. Беззаконный и кровавый захват имущества всегда был по душе обрюзгшему патрицию. Он и приложил определенные усилия к печальному разрешению участи друзей-проповедников.
Непогода застала Марка Корнелия как раз в доме, который он собирался перевести в собственное владение. Явившись с четырьмя вооруженными охранниками, он застал Эвриалу и Тимофея, которые пребывали в оцепенении уже несколько дней с того момента, как городская стража увела Петра и Павла. Будучи ко всем своим прочим совершенствам еще и патологическим трусом, патриций приказал на всякий случай связать молодых людей и запереть в одной из комнат, покуда они не понадобятся.
Ливень, перешедший в бурю, не позволил ему немедленно осмотреть владения. Марк Корнелий попросту завалился спать он ощущал себя разбитым после ночи, проведенной в обжорстве и пьянстве, непозволительных в его уже далеко немолодые годы, да еще при нездоровом ожиревшем сердце.
Он проспал почти всю бурю и только, когда вой стихии перешел в упругий и хлесткий шум дождевых струй, открыл маленькие сероватые глазки и велел стражникам ввести для допроса найденных в доме людей. Осмотрев с головы до ног Тимофея и Эвриалу, патриций с удовлетворением отметил их молодость и красоту.
— Рабы? — в тоне звучал не вопрос, а скорее уверенность.
— Нет, мы свободные люди, — ответил Тимофей.
— Жаль, — зевнул Марк Корнелий. — Будь вы рабами, я взял бы вас себе. А так, как последователей лжеучения, вас придется повесить на столбах. Вот снимем ваших хозяев, то есть, извините, учителей, а на их место повесим вас, а потом всех четверых скормим псам! — очередной зевок перешел в икоту.