– Что с ней случилось? – спрашиваю я.
Он соображает почти мгновенно.
– Ты ее откуда-то знала?
– Откуда-то, – говорю я.
– Она повесилась, – отвечает он; задумчиво, не грустно. – Поэтому люстру мы убрали. В твоей комнате. – Пауза. – Яснорада узнала, – прибавляет он, словно это все объясняет. Это все объясняет.
Если псина умерла, заведи другую.
– На чем? – спрашиваю я.
Он не хочет подкидывать мне идеи.
– Какая разница? – говорит он.
Разорвала простыни, я подозреваю. Я обдумывала варианты.
– А нашла ее, видимо, Кора, – говорю я. Вот почему она закричала.
– Да, – говорит он. – Бедняжка. – Это он про Кору.
– Может, мне больше не стоит сюда приходить, – говорю я.
– Мне казалось, тебе приятно, – легко отвечает он, однако следит за мной напряженно, глаза напряженно горят. Казалось бы, в страхе, но нет – мне хватает ума понять. – Я бы этого хотел.
– Вы желаете, чтобы моя жизнь была сносной, – говорю я. Получается не вопрос, но ровное утверждение. Ровное и без никакого объема. Если моя жизнь сносна, может, они все-таки поступают правильно.
– Да, – говорит он. – Хочу. По-моему, так было бы лучше.
– Ну ладно, – говорю я. Все изменилось. У меня кое-что есть на него. У меня на него есть возможность моей гибели. У меня на него есть его вина. Наконец-то.
– Чего бы тебе хотелось? – спрашивает он; все та же легкость, словно это просто денежный обмен, к тому же мелкий – сладости, сигареты.
– То есть – помимо крема для рук, – говорю я.
– Помимо крема для рук, – соглашается он.
– Мне бы хотелось… – говорю я. – Мне бы хотелось знать. – Слово звучит нерешительно, даже глупо, я сказала не подумав.
– Что знать? – спрашивает он.
– Все, что нужно знать, – отвечаю я; нет, так чересчур легкомысленно. – Что происходит.