Джефферсон пытался совместить его с той женщиной, которая четыре недели назад появилась у него на пороге.
Но ничего не получалось.
Однако, подумав о том, какой стала Энжи за две недели, что они провели вместе, он понял: все, о чем рассказал детектив, правда.
Энжи оказалась храбрее, чем он мог подумать. И сильнее, чем сама себе могла вообразить.
И все же, когда он повесил трубку, его охватило унизительное чувство потери. Это было безысходное отчаяние человека, которому каким-то непонятным образом удалось прикоснуться к небесам и которого сбросили оттуда назад на землю.
Ее безрассудная храбрость напомнила ему о том, о чем он уже слишком хорошо знал. Жизнь переменчива. На этот раз все закончилось хорошо, но с одинаковым успехом могло повернуться иначе. Этот звонок мог принести весть о том, что он снова оказался несостоятельным. И снова не смог никого защитить.
Телефон зазвонил снова.
На экране мелькнуло имя Анжелики Уизерспун. Джефферсону ничего так не хотелось, как поговорить с ней. Накричать на нее за столь глупый поступок, сказать, чтобы она вернулась домой.
Домой.
Туда, где они оба обрели надежду и потеряли ее. Туда, где их поманил призрак любви, чтобы потом исчезнуть в темной озерной воде.
Джефферсон не стал отвечать на звонок. А когда снова включил телефон, чтобы прочитать оставленное Энжи сообщение, понял, что поступил правильно.
«Я тебя люблю».
Не дочитав остальную часть сообщения, снова отключил телефон. Она любила человека, который не мог ее защитить. Если бы он услышал, как она говорит эти слова, у него не хватило бы сил устоять. Он стал бы умолять ее вернуться и заполнить безнадежную пустоту, в которую превратилась его жизнь.
Вместо этого Джефферсон отключил телефон и отшвырнул прочь. Ему предстояло очень серьезное дело: доказать себе и ей, что он в состоянии обойтись без нее.
Чувствуя себя так, словно выполняет некую миссию, он отправился на кухню, открыл холодильник и вспомнил невероятно вкусное блюдо, которое Энжи готовила из куриной грудки. В первый день, когда она увидела его набор консервов, он по глазам заметил, что она испытывает к нему чувство жалости.
Но вот ведь какое дело. Джефферсон Стоун презирал жалость. За свою жизнь он слишком часто становился ее объектом. Родители. Бабушка с дедушкой. Хейли. Он больше не хотел, чтобы его жалели.
Наверное, над ним висело какое-то проклятие, обрекшее терять тех, кого он любил.
Его решимость остаться одному, не пускать никого в свою проклятую жизнь, окрепла. Если действительно хочет на обед курицу и кексы, он в состоянии сделать их сам. И не нуждается ни в Анжелике Уизерспун, ни в любой другой Брук Нельсон. Ему никто не нужен. Так спокойнее всего.