Эраст Петрович улыбнулся, потому что веселье Глеба Георгиевича было заразительно, но снова зацепил взглядом тонкую фигурку в гимназической шинели и посерьезнел.
— Где Г-Грин? — спросил он. — Он сидел вон там, одетый отставным генералом.
— Такого, ваше высокородие, нет, — насупился седоусый, обернувшись к разложенным на аллее телам. — Раз, два, три, четыре, пять, гимназист шестой. А боле никого. Эй, черти, где седьмой? Их семь было!
Князь больше не хохотал. Он обреченно огляделся по сторонам и, стиснув зубы, застонал.
— Ушел! Через ту самую канаву и ушел. Вот вам и победа. А я уж и реляцию в голове сочинил: потерь нет, Боевая Группа полностью истреблена.
Он схватил Фандорина за руку и крепко стиснул.
— Беда, Эраст Петровича, беда. У нас в руках остался хвост от ящерицы, а сама ящерица сбежала. Хвост она отрастит новый, ей не привыкать.
— Что б-будем делать? — спросил статский советник. Его тревожные голубые глаза смотрели в такие же тревожные черные глаза князя.
— Вы — ничего, — вяло ответил Глеб Георгиевич. Вид у него был уже не триумфальный, а померкший и очень усталый. — Вы поставьте свечку в церкви, потому что сегодня Господь явил вам чудо, и отдыхайте. Теперь и от меня-то проку мало, а от вас тем более. Вся надежда, что филеры с агентами его где-нибудь зацепят. На квартиру он, конечно, не вернется, не дурак. Все известные нам красные, розовые и даже чуточку малиновые будут под негласным наблюдением. Гостиницы тоже. Я же иду спать. Если что, меня разбудят, а я дам знать вам. Только навряд ли… — он махнул рукой. — Завтра утром будем снова строить козни. А сегодня всё, je passe.[8]
Свечку в церкви Эраст Петрович ставить не стал, потому что суеверие, да и отдыхать почитал себя не вправе. Долг требовал отправляться к генерал-губернатору, у которого статский советник по разным неподвластным ему обстоятельствам не показывался уже четыре дня, и предоставить подробный отчет о состоянии розыска и расследования.
Однако являться в резиденцию его сиятельства вывалянным в снегу, с надорванным воротничком и в помятом цилиндре было немыслимо, так что пришлось заехать домой, но не более чем на полчаса. В четверть двенадцатого Фандорин, в свежем сюртуке и безукоризненной сорочке с галстуком-дерби, уже входил в приемную его высокопревосходительства.
В просторной комнате кроме князева секретаря никого не было, и статский советник по всегдашнему обыкновению намеревался войти без доклада, но Иннокентий Андреевич, деликатнейше кашлянув, предупредил:
— Эраст Петрович, у его сиятельства посетительница.