вселял он веру и надежу.
Это не сон, это не сон,
Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон,
Это любовь моя, это любовь моя,
Это любовь моя это любовь моя…
унеслись в бесконечность пространств последние катрены.
— Это ж надо так написать, — всхлипнул внутри моряк, бывший самым сентиментальным.
Остальные составляющие молчали, чуть пошмыгивая носами.
Я тоже расчувствовался, как производное от них, и прошептал: — ничего. — Еще не вечер, ребята.
Затем встал, возвращаясь в реальность, и отправился писать дневник. С момента осознания новой жизни.
Для начала, убрав гитару в шкаф, я уселся за стол и заправил ручку чернилом, а потом открыл тетрадь и на внутренней стороне обложки указал свой последний московский адрес, имя с фамилией и номер домашнего телефона.
Сделал это скорее по привычке. Так когда-то помечал свои записные книжки.
Далее, в центре первой страницы, я каллиграфически вывел «Дневник», перевернул, а вверху второй начертал дату своей кончины.
Все, что случилось потом, в смысле вознесения, скрупулезно описал и поставил точку.
Учинив задел, спустился на кухню, где пообедал вместе с Чонгом, поджаренным им мясом с луком, а потом совершил неспешную прогулку по окрестностям.
Размышляя о бренности бытия в этом мире.
Все последующие семь дней недели, обращаясь к внутренним резервам за уточнениями и угощая их дармовой выпивкой, я добросовестно описывал свою новую жизненную стезю, стараясь быть объективным.
На восьмой же решил отдохнуть. По примеру Всевышнего, сотворившего в этот срок Землю.
А поскольку лучший отдых — есть перемена занятий, порывшись в вещах, нашел оставленную Ракшми записку с координатами ее тетки.
— Слушаю, — отозвался в трубке знакомый голос, после того как я набрал номер.
— Это я, дочь моя. Лама Уваата.
— Учитель! — радостно взлетел он на высокой ноте. — Рада Вас слышать!
— Как твое драгоценное здоровье?
— Плохо, — вздохнула жена брахмана. — Демоны вернулись, и я нуждаюсь в Вашей помощи.
— Хорошо, я буду вечером, после захода солнца. Жди, — положил лама Уваата трубку.
Когда пурпур заката сменился на синие сумерки, я на наемном такси подъехал к указанному в записке дому.
Он находился неподалеку от центра, на одной из тихих улиц, и был выстроен в национальном стиле.
Первый этаж серел камнем, с идущим по фасаду затейливым орнаментом, второй был выполнен из дуба, с длинным выносным балконом и вычурной крышей.
К боковым стенам здания примыкала глухая высокая ограда, за которой угадывались деревья.
— Не хилая у тебя тетка, — сказал я сам себе, отпустив такси, и, мягко ступая сандалиями, направился по выложенной плитами дорожке к входу.