К полудню мы устроили привал в небольшой, поросшей густым кустарником и полынью седловине, с прыгающим по замшелым камням ручьем. Звонким и прозрачным.
Погонщик снял с яка вьюки и прихваченную вязанку дров, мы расседлали пони, пустив их щипать скудную растительность, а проводник занялся костром. На котором вскоре забулькал котелок с чаем.
Выпив по паре пиал и закусив лепешками с сыром и вяленым мясом, мы отдохнули часок, а затем снова тронулись в путь. Тропа, петляя, продолжала повышаться.
К вечеру поднялись на перевал, за которым виднелась череда других и проводник (его звали Бахрам), сообщил, что за вторым будет селение Кангмар, от которого «сорок пиал чая»[204] до столицы Тибета. Сейчас же следует остановиться на ночлег. Ночью по горам ходить рискованно и опасно.
— Здесь неподалеку заброшенный храм, — сказал он, спешившись и беря мула под уздцы. — Следуйте, уважаемые, за мною.
Храм оказался древними развалинами под скалой, с одним уцелевшим помещением. Судя по давней золе в очаге и закопченному потолку, в нем нередко останавливались путники.
Когда животных освободили от поклажи, занеся ее внутрь, мы с Кайманом извлекли спальные мешки и стали разводить костер, намериваясь приготовить ужин. Азиаты же, прихватив кожаное ведро, отправились поить животных водой к знакомому им источнику.
Спустя полчаса они вернулись, Бахрам навесил на таган котелок и перелил туда воду, Кайман вручил каждому по банке открытой тушенки, разогретой на огне, а я положил на расстеленный платок несколько посыпанных кунжутом лепешек.
Чай на этот раз отдавал легкой горечью, но мы отнесли это к качеству воды, вскоре котелок опустел, и все отошли ко сну. Ламы в спальных мешках, а проводник с погонщиком, завернувшись в свои халаты.
Когда я с трудом продрал глаза, в пролом крыши заглядывал солнечный луч, рядом вовсю храпел вождь, тибетцев не было. Отсутствовала и поклажи.
«Картина Репина, приплыли», всплыла мысль и я, выбираясь из спальника, заорал, — Кайман, проснись! Нас обокрали!
Храп прекратился. — Чего? — высунул голову наружу вождь, сонно озираясь.
Еще через минуту мы выскочили на свет — у развалин было пусто. На земле валялись лошадиные каштаны и несколько блинов яка.
Горное эхо долго разносило слова. Великого и могучего. А потом стихло.
— Теперь понятно, почему был горьким чай, — облегчив душу, сказал я. — Эти бляди туда что-то подсыпали.
— Так они же пили его с нами, — засомневался Кайман.
— Ну и что? Потом чем-то нейтрализовали.
Сперли у лам практически все. Яка с лошадьми, груз и дорожные сумки. В которых были письмо тибетскому иерарху, мой дневник и наличность в десять тысяч «зеленых». Увели даже наручные часы с четками. Ловкие оказались, гады.