Сверху, подобно органным трубам, отсвечивали сталактиты[255], под ними в каменной чаше блестела вода, а в глубине просматривались контуры громадного животного.
— М-мамонт, — опупел я, а Хо едва не выронил фаер.
Доисторический зверь вмерз в массив льда, опустив вниз поросшую шерстью глыбу головы и пригнув колени.
— Как он здесь мог оказаться, кущо — ла? — прошептал монах, когда мы подошли ближе, пораженные увиденным.
— Скорее всего, в результате природного катаклизма, — тоже шепотом ответил я, коснувшись ладонью холодной поверхности.
После этого мы зажгли второй огонь и, осторожно ступая, осмотрели все пространство. На северной боковой стене, уходя вверх изломами, поблескивала желтизной неширокая прослойка.
— Золото, — ковырнув ледорубом, — сказал Хо, передавая мне пористый кусок.
— Похоже, — взвесил я его на руке и отложил в сторону. — Вот уж точно, мистическая гора, — промелькнуло в голове. — Сплошные открытия и тайны.
Ночевку мы устроили рядом с входом, там было суше и теплее, раскатали спальные мешки, а потом разожгли спиртовку.
Вскоре на ней закипел чай из ледниковой воды, а потом зашипели консервы.
Для успокоения нервов и поднятия тонуса после стольких впечатлений, мы хлебнули из медицинской аптечки немного спирта и подкрепились, после чего тибетец влез в спальник и уснул.
Я же вынул из рюкзака дневник (прихватил его, чтобы делать записи «по горячим следам»), подживил огонь дополнительной таблеткой и щелкнул шариковой ручкой.
Примерно через час, все прилежно записав, спрятал дневник в рюкзак и забрался в мешок. С чувством выполненного долга.
Ночью мне снились мы с Хо, в шкурах и с дубинами, улепетывающие от мамонта, который настигал нас, победно трубя в хобот.
Проснулся я от пронизывающего холода и далекого гула в горах. Там что-то обрушилось.
Тибетец уже разжег спиртовку, на которой варился чай, а сам проверял снаряжение.
Когда над Гималаями разгорелся день, покрывший все кругом дрожащим серебром марева, мы в связке, надев солнцезащитные очки, шли по склону к куполу горы. Который становился все ближе.
Под ботинками скрипел и визжал плотный снег, колкий ветер холодил щеки, но мы упорно продвигались к цели.
Ровно в полдень ступили на плоскую вершину Кайласа, застыв в немом восхищении.
С головокружительной высоты, лежащий под нами Мир, выглядел словно картина великого художника. И вся она играла непередаваемой палитрой красок, теней, от плывущих ниже вершины облаков и дрожащим в воздухе светом.
— А-а-а! — сорвав шапки и размахивая ими над головами, завопили мы в гибельном восторге.