Мирра Павловна, ты ли это? Дошла до лирических излияний в дневнике? Никогда я не вела никаких дневников, даже письма (кроме деловых) не любитель писать.
Что же меня заставило теперь обратиться самой к себе?
Нужно разобраться. Расстраивать нервную систему по пустякам я не желаю.
Может, причина в моем разрыве с Филиппом? Филиппа оставила я, хотя этого и не "может быть".
Не совершила ли я роковую ошибку, сначала порвав с ним, а затем оттолкнув его навсегда своей статьей в "Экономической газете", где я издевалась над самыми дорогими его идеями. Над его мечтой... Этого он не простит мне никогда! Он бы простил и понял личное мнение, не согласное с ним, но не этот издевательский тон. После моей статьи вряд ли в Госплане отнесутся серьезно к его проекту.
Не знаю, как я могла это сделать... Но я была страшно озлоблена и расстроена.
Как это все получилось? Ведь дороже Филиппа нет для меня ни одного человека на всей земле.
Начну издалека. У меня никогда не было подруги. Я всегда слишком чувствовала свое превосходство, и, в лучшем случае, я лишь позволяю себя любить.
В детстве я была привязана только к своему отцу.
Это ужасно, но я презирала свою мать. Она была такая приниженная, робкая, так заискивала перед отцом и даже передо мной. Он совершенно подавил ее волю, ее достоинство, самостоятельную мысль.
Мать работала когда-то лаборанткой вместе с отцом. Она была красивой в нежных акварельных тонах, ей очень шли кружева, хотя это было и немодно. Он женился на ней - и вот во что превратил. Она не могла отстоять себя, она умела только любить всей душой - мужа и детей.
Отец умел заставить нас всех уважать его и восхищаться им. Он был высшим авторитетом для семьи, только не для Глеба - тот бунтовал. Я была любимицей отца. Он поставил меня наравне с собой. Мать он третировал, я тоже стала относиться к ней свысока.
Самое ужасное, что я не подозревала, как я люблю ее, как она мне нужна и как я убиваю ее своим обращением. Мы с отцом загнали ее в могилу. У нее развился рак. Она очень быстро умерла - и с болезнью не умела бороться. И тогда я поняла, как она была мне необходима. Не услуги ее, не забота, а сама она, материнское тепло, которое она излучала так щедро.
Мачеха вошла в дом на десятый день после похорон - неприлично скоро. Она была у него наготове - красивая, сильная рыбачка с Каспия. Мачеху он поработил, как и первую жену, хотя Аграфена другой "конструкции" и ее требовалось снова и снова усмирять, как тигрицу в цирке. Отец с этим справился. С чем она никогда не могла до конца примириться,- это мое первенствующее положение в семье. Мне - лучшая комната, лучшие туалеты, мое желание - закон для отца. Он очень считался со мной. Любил меня, насколько он был способен любить. Мы гордились друг другом.