– Да. Да, сейчас я стою на пляже с малознакомым мне человеком. Он нравится мне. И я бы могла познакомиться с ним поближе, если бы в этом имелся хоть какой-то толк. Но не имеется! На все нужно время, а у меня его в обрез. Простите, мне лучше уйти. Зря мы все это…
Марина побежала.
Песок больно бил по пяткам. С непривычки она пробежала не очень далеко, пришлось сбавить шаг. Но оглядываться она не хотела. Когда совсем выдохлась, остановилась возле одного из выходов с пляжа. Села на ступеньку. Кажется, ее знобило.
Он подошел минут через десять, хотя Марина и чувствовала на себе его взгляд намного раньше. Видно, дал ей время успокоиться. Она закрыла глаза в изнеможении. Что же он никак не уймется…
Мужчина стоял в одном шаге от нее и не нарушал молчания.
Она путано извинилась.
– Никогда так не веду себя. Не знаю, что на меня нашло.
– Знаете.
Павел вздохнул, поддернул штанины и примостился на ступеньку ниже, чтобы стать вровень с нею:
– Если вы хотели настроиться на мысли о смерти, вы неправильно выбрали направление. Не тот рейс. Вам стоило отправляться в Европу. Париж мог подойти или Женева. Там как раз глубокая осень. Стулья летних кафе заносят внутрь. Снимают полосатые маркизы – некого больше заслонять от солнца. Да и солнца больше нет. Дворники метут палую листву, и бывшие еще весной любовники теперь, встретившись случайно в парке, отворачиваются и делают вид, что незнакомы. И заплаканные дождем бульвары. И пахнет холодом. И всюду увядание и погибшие надежды, и сожаление, и беспамятство. Цветы выкапывают с клумб, а терракотовые горшки заносят в дом. Вам нужно было в осень – зачем вы приехали в лето?
– Я не знаю, – прошептала Марина.
Ее широко раскрытые глаза смотрели на него с мольбой. Павел вспомнил, как давным-давно другая маленькая девочка уже смотрела на него так. Призывая сделать хоть что-нибудь, чтобы унять нестерпимую боль. Тогда, помнится, это у него почти получилось.
Он еще раз вздохнул, смиряясь, и поцеловал Марину. Они не знали друг о друге ничего, кроме имен. Запахи кожи, тела, рта, вкус слюны – все было новым, еще резким, а движения губ – незнакомыми, непривычными. Они изучали и подстраивались. Его поцелуй не встретил ни сопротивления, ни возмущения. Марина отвечала, не бурно, без жадной готовности. Как будто он куда-то уходит поутру и прощается с нею, пока она еще дремлет в постели, и этот поцелуй пробуждает ее ото сна.
Павел оторвался от ее губ, но не отодвинулся. Его глаза, открывшись, оказались так близко, что Марина толком не могла на них сфокусироваться. Он улыбался. Да, у него все-таки рыжие ресницы, отметила она про себя.