Что ж. Она закрыла энциклопедию и вздохнула: бедные люди, чего только не рушится на их несчастные головы, каких только болезней не придумал изощренный разум кого-то высшего и немилосердного! Только и остается, что молить небеса о доброте, а еще лучше – о слабом зрении, чтобы они проглядели, не заметили крохотного человечка и его маленькой мирной судьбы…
Марина на мгновение исполнилась мистической дрожи, но тут же отогнала ее прочь. Часы показывали половину пятого, а ей предстояло ехать на день рождения матери. Зато завтра, на очередном занятии, она расскажет Вале о заинтересовавшей ее болезни во всех красках. Педагогично ли это – вот вопрос!
Она забежала за тюльпанами, которые так любила мама, и в шесть появилась на пороге родного дома.
На удивление, маму Олю она застала в прекрасном настроении. Аккуратно причесанная, с подкрашенными глазами и в многослойной тунике всех оттенков лазурного, она суетилась на кухне. Поцеловав ее в щеку, Марина почувствовала доносящийся от мамы аромат духов, до боли знакомых. Что-то из детства, из того самого, когда они с папой ходили на майский парад.
– А я сегодня выдала! – делилась мама Оля, помешивая булькающее в чугунной кастрюле жаркое. – Забыла, какой день. Думала, завтра праздновать. А телефон прямо вот разорваться готов, столько народу уже позвонило. Первая была эта… как ее… Антонина! Помнишь, у нее двойняшки?
– Да, конечно.
– Ну вот. Звонит, говорит, поздравляю вас, Ольга Васильевна. А я никак не уясню, о чем она. Ну, потом-то уж сообразила. Смотрю на календарь – батюшки, и правда! Тридцать девять лет, и чуть не пропустила. Смех, да и только. Ну представляешь?
– Честно говоря, нет, – призналась Марина.
Она обвела взглядом кухню. Когда-то праздники у них отмечались в большой комнате. Папа выносил стол, мама доставала парадную скатерть и посеребренные мельхиоровые вилки, которые после праздника, натертые мягкой фланелькой до белого блеска, возвращались в светло-голубую картонку. Теперь те же самые вилки лежали возле тарелок, потемневшие, с подернувшимся патиной узором на рукоятках. Приборов было всего два.
– Мы больше никого не ждем?
– А кто нам еще нужен? – удивилась мама. – Ты, да я, да двое нас.
С некоторых пор она полюбила старые, еще из собственного детства прибаутки.
– А тетя Нина? Тетя Маша? Не придут?
Мама помрачнела:
– Ой, да что с них взять. Клуши. Поссорились мы с ними давно, так и не общаемся больше.
Это признание далось маме Оле нелегко, и краешек ее рта несколько раз нервически дернулся. Чтобы отвлечься, она стала расспрашивать дочь об институте.