Удивленная, Марина все же вздохнула свободнее, когда услышала, что они так и проведут этот вечер вдвоем. Признаться, она опасалась, как бы мама не пригласила кого-нибудь из мужчин. По разным косвенным приметам она замечала, что их в квартире бывает предостаточно, и это не один какой-то определенный мужчина, а всегда или почти всегда – разные. Представить сейчас одного из них за столом ей было мучительно.
Но чем больше она рассказывала о своей учебе, тем больше беспокойства поднималось внутри нее. Сперва это было смутное ощущение, вроде царапающегося ярлычка с внутренней стороны одежды, который портит настроение, пока не осознаешь, в чем причина, и не отрежешь его. Но никакие ярлычки ее не царапали. Она общалась с мамой, в кои-то веки приобретшей почти привычный вид, и не могла отделаться от все нарастающей тревоги.
Мама не в порядке.
Дело было сразу во всем. В пересоленном жарком, которое Марина только попробовала и тут же тихонько отодвинула на край стола, а мама уплетала с жадностью голодающего путника, пачкаясь в соусе. Во всех ее движениях, которые то замедлялись, то убыстрялись до торопливости одержимого. Мама Оля ежеминутно терла руку об руку, хрустела пальцами, вставала, садилась, резко оборачивалась то на окно, то на дверь. Не выдержав, Марина поймала ее за руку:
– Мамуль, присядь. Такое ощущение, что ты постоянно куда-то бежишь…
– Я? Нет, с чего бы… Куда мне бежать… – растерялась мама. Она с покорностью большой и одутловатой мягкой куклы опустилась на стул, но не успел еще закипеть чайник, как она уже снова оказалась на ногах.
– А Надя, Надюшка-то наша как? – вдруг перебила она дочь.
Марина замолкла.
– Ты что-то совсем ее… запропастила. То есть забросила, я хотела сказать «забросила».
И внезапно после этой оговорки Марине стало по-настоящему страшно. То, приближение чего она так боялась и так остро ощущала, наконец встало прямо перед ней. Серое и вязкое. Дыхание беды коснулось ее затылка, и волосы на нем поднялись. Ох, не зря ей мерещился Босх, не зря она листала энциклопедию. Это все имеет к ним отношение.
– Мамуля… Ты что, не помнишь ту историю? Про Надю. Как она оболгала Ваську?
– Кого, Ваську? Ах, Ваську… Ну-ну, помню, конечно, не говори глупостей.
Она не помнила. Понятия не имела, что за история и кто такой Васька. И Марина отчетливо видела это по глазам, которые так и не смогли сфокусироваться на одной точке и все блуждали по кухне и не останавливались.
«Ничего еще не ясно, ничего не доказано», – твердила Марина себе полночи. Наутро она уже была готова убедить себя, что все показалось, почудилось и это только богатое воображение вкупе с излишней эмоциональностью и драматизмом. Не зря же Васька так любит прочить ей «Оскар в студию». Но чтобы полностью разувериться в подозрениях, Марина прогуляла две первые пары и отправилась в школу, где во втором «А» все еще учительствовала мама Оля.