Уже покинув пляж, она сообразила, что после ее поспешного отступления мелодия на флейте так и не продолжилась.
Сегодня вечером, только что, во время краткой беседы с Аллой возле обменника, Марина уже приняла решение: если мужчина встретится ей, она с ним заговорит. Познакомится. Это, в конце концов, просто смешно – столько времени сталкиваться нос к носу и даже парой слов не переброситься! Интересно, существует ли в этикете регламент, через сколько случайных встреч можно начинать здороваться с непредставленным человеком? Они ведь почти знакомы. Ах, ну да, почти – не считается. Значит, надо это исправить.
И сейчас она была больно разочарована. Скандинав не появился. За его обычным столиком без умолку тараторили громкоголосые испанцы, двое мужчин и дама с бугристыми бедрами, перетянутыми крошечными джинсовыми шортиками с бахромой. Марина без энтузиазма доела стремительно оплывающий шарик мороженого, к которому почему-то подали вилку, и расплатилась.
Только тут она вспомнила, что неплохо бы вернуть тунику, позаимствованную ею после своего неудавшегося утопления. Хозяева могли и заметить пропажу. Она быстро спустилась вниз по улице, перебежала дорогу прямо перед ревущим мотороллером и скрылась под сенью раскидистых деревьев. Сухие и жесткие листья шелестели под ногами.
Марина тихо прокралась по дорожке к бунгало. Как и в прошлый раз, в окнах было темно, и со спокойной совестью она оставила пляжную тунику висеть на бельевой веревке.
Там же ее и обнаружила Сенка Златович, вместе с Милошем вернувшись с ужина. С первого взгляда она узнала эту изумрудную тунику с синими цветами. Милош отпирался как мог.
– Да я понятия не имею, как она тут взялась!
– Я убью ее! Как, как вы успели? Я ведь всегда рядом!
– Сенка, милая, да о чем ты говоришь? – бормотал Милош, пытаясь поймать жену, беспорядочно бегающую по комнате и размахивающую скомканной туникой. – Успокойся. Это какое-то недоразумение.
– Да? А я тебе скажу, какое недоразумение. Ты – вот что это за недоразумение! Проклятье! Говорила мне мама: Сенка, дочечка, этот шиптер[9] тебя несчастной сделает, не ходи ты за эту чернь замуж. А я не верила. Ой Божечки!
– Это я чернь? Я? – взорвался Милош, хотя и дал себе клятву терпеть. – Да я ж тебя содержу, ты ни дня не работала! Хочешь в отпуск – да на тебе отпуск. Хочешь платье – возьми, любимая, покупай, ни в чем себе не отказывай. И я же после этого грязь?
– Сволочь, – всхлипнула Сенка.
Они еще долго скандалили, оскорбляли друг друга, выискивая самый цветистый мат, на какой только способен щедрый сербский язык. Сенка снова брала волю в кулак и принималась верещать, что сейчас найдет «эту сучку Миттельбаум» и выцарапает ей глаза, раз уж нельзя оттаскать за лохмы: у немки была короткая стрижка. Потом долго мирились. Под утро, устав рыдать, умолять, кричать, обороняться и нападать, они даже разговорились по душам. Распили две бутылки вина, пролили бокал на светлый ковер, зачем-то потащили его полоскать в ванной. Ковер набрал воды, и вернуть его на место не представлялось возможным. Так и оставили. Потом Сенку тошнило, а Милош поглаживал ее по золотистому плечику.