— Как нам только что сообщили, сегодня ночью скончался сын сенатора Хайме Переса Джонни Перес. Мальчику исполнилось одиннадцать лет, и у него давно были проблемы с сердцем, — голос диктора звучал твердо и бесстрастно.
Диктор перешел к следующему сообщению, но Энрико его не слышал. Потрясенный, он вскочил с постели, и первой была его мысль о Дорис. Он быстро оделся, проверил, на месте ли ключи от автомобиля, шагнул, но вдруг передумал и уселся в кресло. «А стоит ли в такой момент ехать к сенатору? Кто я? Близкий им человек?» — подумал он. Сердце его разрывалось. Ему хотелось обнять и успокоить Дорис, но непонятная робость заставляла его сидеть в старом кресле и горевать вместе с семейством Пересов.
В таком заторможенном состоянии он провел день, но утром, когда свинцовые тучи обложили все небо и накрапывал мелкий холодный дождик, его «форд» притормозил у дома Пересов. На душе Энрико скребли кошки. Он долго сидел в машине, наконец вылез, подошел к калитке и нажал кнопку звонка. Никто не отвечал. Энрико толкнул калитку — она оказалась открытой. Он с трепетом подошел к двери и непослушной рукой позвонил. На сей раз дверь отворилась, и служанка в темном одеянии, не произнося ни слова, провела его в вестибюль. Там было немного народу. Все толпились вокруг постамента, где в гробу, усыпанном цветами, лежал бедный мальчик. Казалось, он спит. Он лежал в капитанской форме, и фуражка, расписанная золотом, лежала у его головы. Справа стояли сенатор Перес и Дорис. Энрико подошел к ним.
— Мы… Я и мой отец выражаем вам искренние соболезнования, — взволнованно произнес он. Перес лишь чуть кивнул головой, и на глаза его навернулись слезы. Он готов был разрыдаться, но взял себя в руки. Удивительно, но Шарлоты рядом не было.
Второй день шел дождь, и Гарри Купер в который раз вспомнил солнечный Рио-де-Жанейро, откуда он вернулся две недели назад. «Можно сказать, что отпуск прошел на славу, — подумал он и глянул в огромное овальное зеркало. Оттуда на него смотрел молодой, слишком молодой для своих сорока пяти лет, человек с приятным открытым лицом. — Однако, надо спешить», — решил Гарри и взглянул на часы. Было восемь с четвертью. К девяти он должен быть в управлении, а еще следовало принять душ и выпить чашку кофе. Этот обязательный ритуал соблюдался много лет и был нужен ему, как воздух.
С тех пор как погибла Долорес, Купер, можно сказать, утратил интерес к жизни. Более того, за эти два года он умудрился растерять почти всех своих друзей. Из веселого общительного парня Гарри превратился в молчуна с грустными глазами, чурающегося всякой дружеской компании, что, впрочем, было воспринято друзьями с пониманием. Они думали, что это пройдет. Но минуло много времени с момента гибели Долорес, слишком много, чтобы забыть гибель любимой жены, а Купер оставался таким же необщительным и мрачным. Правда, в последнее время у друзей Гарри мелькнула надежда вернуть парня в свои ряды, ибо одному из них, Тони Флориано, удалось уговорить его взять отпуск и махнуть в Рио, разумеется, с Флориано. Но и там Гарри оказался верен себе: никаких женщин, только вода и песок. Тони рассказывал, что за весь отпуск Купер даже не улыбнулся, хотя, к его удивлению, мог выпить изрядно. Вот и теперь, когда затея с отпуском окончательно провалилась, друзья капитана Купера приуныли, хотя и не теряли надежды вновь увидеть обаятельного и жизнерадостного человека.