Исмэй закончила благословение, продолжая думать о социальных и языковых различиях. Папа Стефан вздохнул, и она взглянула в его искрящиеся глаза.
- Ты не забыла... у тебя всегда была хорошая память, Исмэйя.
Он кивнул. Слуги выступили вперед и сдвинули блюда к краю, чтобы разрезать мясо, пока раздавались чаши с супом.
Во Флоте кормили прилично, но сейчас на столе была пища ее детства. Перед ней поставили голубую чашу из толстой керамики с густым кукурузным супом, украшенным зеленью и красной приправой. Желудок заурчал, почувствовав знакомый аромат. На ложке был выгравирован фамильный герб. Пальцы легли точно по форме, как будто она родилась с этой ложкой в руке.
За кукурузным супом последовал салат, к этому времени мясо уже порезали и выложили на голубые блюда с белыми завитками. Исмэй взяла три кусочка, выложила горку маленьких желтых картофелин, которые выращивали только на их полях, и зачерпнула моркови. Стоило поголодать, чтобы насладиться подобной пищей.
Вокруг нее велись тихие разговоры, к которым она не прислушивалась. Сейчас ее интересовала только еда, она даже не представляла, что настолько по ней соскучилась. Воздушные булочки, которые по легкости могли бы сравниться с плывущими в небе облаками... масло в плошках в виде геральдических зверей. Она помнила эти фигурки, висевшие в ряд на кухне, и не забыла, что булочки лучше есть горячими, а то потом они становились сухими и безвкусными. Их надо было окунать в масло или поливать медом.
Расправившись с ужином, Исмэй вышла на воздух. Казалось, никто не обращал на нее внимания. Когда все поели, слуги убрали тарелки.
- Все дело в гордости, - говорил папа Стефан ее двоюродной сестре Люси. - Исмэйя никогда не отступит, если это касается чести семьи.
Исмэй удивленно заморгала. Никто никогда не понимал странного отношения папы Стефана к чести семьи. Она надеялась, что он не вынашивает какого-нибудь плана на ее счет.
Люси было столько же, сколько Исмэй, когда она покинула дом, и была похожа на нее в том возрасте. Высокая, нескладная с мягкими каштановыми волосами, стянутыми на затылке, хотя непослушные пряди все равно выбивались, нарушая порядок. Одежда, очевидно предназначавшаяся для особых случаев, выглядела на девочке мешковатой и убогой. Люси подняла глаза и, встретившись со взглядом Исмэй, покраснела и почему-то нахмурилась.
- Привет, Люси, - сказала Исмэй.
Она уже поговорила с папой Стефаном и другими старшими, двоюродных братьев и сестер приветствовать было не обязательно. Исмэй хотела сказать что-нибудь ободряющее, но прошло десять лет, и она не знала, что занимало сейчас девочку. Она сама еще ясно помнила то чувство смущения, когда старшие полагали, что она продолжает играть в куклы, как будто ей было пять или семь.