Наконец, я просто села на пол между мальчиками. Они положили головы мне на колени. Я обтирала их лица, рассказывала сказки и пела колыбельные. Всю ночь. Так они меньше плакали, а под утро, казалось, заснули. Но я продолжала вполголоса нашептывать им что-то. Просто потому что боялась замолчать и услышать мертвенную во всех смыслах тишину, не нарушаемую ничьим сиплым дыханием.
Так мы и встретили утро.
— Это ведь сказка про вас, аххнур-иги? — старший из мальчиков пошевелился и посмотрел на меня сквозь щелочку между набухшими веками. — Вы — Каисса, белая королева. Я говорил маме, а она не верила…
— Да, малыш, — выдавила я, — и пока я с вами, все будет хорошо.
— Я знаю, — он слабо улыбнулся, — вы добрая… и ласковая… и знаете много интересных историй… я таких не слышал никогда.
— Это истории с моей планеты, — я старалась не думать о том, что второй мальчик уже давно не шевелится и, возможно, сейчас в этой комнате еще живы только мы двое. — На твоей планете наверняка придуманы другие.
— Ваши интереснее… я многих слов не понял… но все равно интересно…
— Поспи, говорят, во сне быстрее выздоравливают, — я продолжала перебирать влажные волосы на его лбу, пока в комнате постепенно становилось светлее.
— Позаботьтесь о маме, — прошептал он так тихо, что я едва расслышала. — Обещайте, что вы обо всех позаботитесь…
Я открыла рот, не зная, что ответить, не желая давать обещание, которое могло бы успокоить больного ребенка, но повесило бы на меня такой долг, который вряд ли удалось бы потянуть и кому-то более сильному, не говоря уже обо мне. Но веки мальчика опустились, и он затих, не дождавшись моего ответа. Я сидела так еще какое-то время, по привычке смачивая тряпку и прикладывая к его лбу, а когда солнце поднялось совсем высоко и его лучи стали наискосок падать на пол, поняла, что моя работа здесь окончена.
Скользя ладонями по стене, я поднялась на ноги. Хотелось скорее уползти отсюда, из этой комнаты, в которой я даже не могла распахнуть окна, чтобы проветрить. Уползти любой ценой и как можно дальше. Яркий свет раздражал, потому что высвечивал всю неприглядность развернувшейся картины. Пузырчатая болезнь победила. Она всегда побеждала. Странным образом она обошла меня, едва коснувшись своей иссохшейся уродливой рукой, но тем страшнее было ощущать себя единственной выжившей в этом царстве чужой смерти.
По пути я заглянула в первую попавшуюся комнату и содрала с кровати покрывало. Завернувшись в него, пошатываясь, уползла к входной двери, где царила полутьма и прохлада. Свернулась там в комок, испытывая странное онемение во всем теле, и закрыла глаза. Наверно, так делают животные. Забиваются в нору. Подумав об этом, я почувствовала себя спокойнее.