На его лице не отражалось никаких эмоций.
— Я знаю, тебе иногда снились кошмары с моим участием, — сказал он, присаживаясь на кровать и протягивая ей ладонь. Асхелека машинально дала ему руку, которую Тхорн стал гладить большим пальцем. Она кивнула без слов, переживая сильное смущение. Но от его пальцев шло успокаивающее тепло и нежность, которой она не ожидала.
— Все еще снятся? — спросил Тхорн, и она снова кивнула.
Он перевернул ее ладонь и провел по ней указательным пальцем:
— Мне жаль. Но мы должны оставить это сейчас — разберешься, когда повзрослеешь. Скорее всего, уйдет само.
Асхелека подняла глаза, и на них выступили слезы. Ей стало тяжело дышать:
— А можно не оставлять?
Его лицо немного изменилось:
— Нет, Хеле. Боюсь, что нельзя.
— Почему? — вырвалось у нее прежде, чем она дала себе труд подумать.
— Потому что ты еще не выросла, — с легкой улыбкой ответил Тхорн, погладив ее щеку костяшками пальцев. К ее лицу прилил жар, и она снова смутилась, хотя до конца не улавливала смысл его улыбки — но ей хватало наблюдательности заметить необычный свет, исходящий из его глаз, предназначенный только для нее, и это было очень приятно.
Тхорн.
По-хорошему, он должен был злиться на себя. Он зарекался трогать этот эпизод, как бы соблазнительно он не выглядел. Он клялся, что не станет пользоваться ее слабостью в уводе, тащить ее в свою спальню, тем более — говорить с ней о кошмарах. И в итоге сделал все, чего не должен был, в полной мере насладившись ее смущением, и тем, как она выглядела, сидя на его постели, и наслаждением, почти эротическим, когда она позволила ему держать свою руку и гладить ладонь кончиками пальцев.
Его чуть не свел с ума момент, когда он прочитал ее мысли об этом парне из старой школы и о том, что они вытворяли. Она целовалась с ним и позволяла даже больше, чем просто поцелуи. Этот сопляк распускал с ней руки. И, несмотря на то, что он ожидал чего-то подобного и обещал себе не ревновать ее к школьникам, его это задело — да еще как. В его глазах словно красным полыхнуло. Он чудом овладел собой и воздержался от того, чтобы совершить преступление, соблазнив ее там, в уводе, на своей постели.
Кто-то внутри него уговаривал, что никакой беды не будет, если он покажет, чем его поцелуи и ласки лучше, чем какого-то там мальчишки. Кто-то внутри него совершенно искренне полагал, что если бы он не зашел дальше, чем она позволяла своему однокласснику, то не причинил бы этим никакого вреда. Он не знал, каким чудом сдержался — в тот момент его не пугала даже перспектива уголовного наказания. Наверное, помогло то, что он представил, как на это посмотрят его родители. Как они будут разочарованы, если их сын, герой и гордость планеты, превратится в растлителя несовершеннолетних.