— Он был в «Клифтоне»?
— Сам он это отрицает.
— А телеграмму он давал?
— Он отрицает и это.
— Алиби?
Кеттерле вздохнул.
— У него такое же алиби, как у всех остальных, которые были в то время в постели или по крайней мере, утверждают, что это так. Я не знаю. Мы должны стремиться работать с безусловными доказательствами. Отрицательные доказательства дают в данном случае слишком мало, как, впрочем, и всегда.
— Вы полагаете, он причастен к этому делу?
— Так или иначе, он держал в руках стакан в «Клифтоне». Но главным является то, что Сандра Робертс никогда не стирала косметику, пока совсем не разденется ко сну.
— Вы, кажется, придаете этому моменту большое значение.
Кеттерле поудобнее устроился на сиденье и чуть приоткрыл окно.
— Да, — сказал он, — как это часто бывает в нашем деле, существуют две возможности. Либо Сандра Робертс решила отправиться на пляж после того, как совсем разделась и приготовилась лечь спать, — это малая вероятность. Либо после того, как она уже разделась, кто-то принудил ее отправиться на прогулку, и здесь вероятность значительно большая.
— В ее комнате был Новотни?
— Может, и так. А кроме того, она ждала от него ребенка.
— Не может быть!
— И тем не менее это так.
— Откуда вы знаете?
— От ее зятя, доктора Брабендера.
Хорншу бросил на комиссара быстрый взгляд, в мерцании приборов на распределительном щитке тот выглядел бледным и осунувшимся.
— Но тогда ведь не остается почти никаких сомнений?
— Увы, Хорншу. Есть еще два сомнительных момента. Видите ли, момент стирания косметики — это чрезвычайно важная исходная точка. Однако этот момент говорит отнюдь не против Новотни…
— Но послушайте…
— Нет, нет, Хорншу, не спешите, подумайте еще раз! Предположим, он был действительно замешан как-то в этом деле, разве тогда он выпалил бы, как из пушки, именно тот ответ, который больше всего изобличает его самого. К тому же, скажи он совсем другое, мы все равно не смогли бы это проверить.
Тут Хорншу пришлось обратить все внимание на дорогу. В западном направлении, как и они, двигались на коротком расстоянии друг от друга два тяжелых грузовика с прицепами. После обгона, впервые с момента выезда из Гамбурга, перед ними открылось пустое черное шоссе.
— И второй сомнительный момент, — пробурчал Кеттерле, — второй сомнительный момент, Хорншу, оказывается даже важнее. Дело в том, что он любил ее.
Тяжелое, затянутое тучами небо, придавило ночное побережье. Время от времени по обеим сторонам шоссе проплывали очертания сгорбленных крестьянских домов с четырехскатными крышами, отдельные деревья, потом снова начиналась равнина, черная и бесконечная.