Даррел Уильямс с горечью улыбнулся:
– Боюсь, на такого рода вопрос я не могу ответить ни «да», ни «нет». Хочу напомнить, что к тому времени, как Харальд Олесен умер, мои с ним счеты, как личные, так и профессиональные, были улажены. После его убийства вы обыскали мою квартиру и лично убедились в том, что тогда у меня уже не было никакого оружия. Кстати, судя по тому, что мне известно, ни один из моих пистолетов не соответствует пуле, которая убила Олесена.
Он был прав, поэтому я сказал:
– Я почти готов поверить в вашу невиновность, а также в то, что вы и посольство не имеете к убийству никакого отношения… Но пожалуйста, подумайте хорошенько, вспомните вечер, когда убили Харальда Олесена… Может быть, вы захотите что-то добавить в связи с этим? Сообщить нечто такое, о чем забыли сказать тогда… Поверьте, ваши показания помогут нам арестовать настоящего убийцу.
Даррел Уильямс сокрушенно пожал плечами:
– Да, и мне действительно надо было подумать об этом раньше. Я видел, как один из моих соседей поднимался к Харальду Олесену незадолго до убийства. А молчал я по нескольким причинам. Во-первых, мне не хотелось больше необходимого привлекать внимание к себе или к посольству. Разумеется, я не мог быть уверен в том, что человек, которого я видел, – убийца. Позже моя антипатия к Харальду Олесену лишь усилилась. Должно быть, история с завещанием здорово расстроила его сына.
Я понял, что терпение у меня вот-вот лопнет.
– Нам нужна правда. Карты на стол! Значит, тот человек, который направлялся к квартире Харальда Олесена незадолго до того, как его убили, был…
Уильямс закончил:
– Его сын, Кристиан Лунд. Я удивился, увидев его здесь, на третьем этаже, поэтому и запомнил. Вскоре после того я отправился на вечернюю прогулку. Не могу назвать точного времени, когда видел Лунда, и, конечно, понятия не имею, он выстрелил в старика или нет. Пистолета у него в руках не было, но он пришел в зимнем пальто, под которым можно спрятать что угодно.
Я быстро покосился на Патрицию; девушка так плотно сдвинула брови, что было ясно: она напряженно думает. Потом она тихо дважды постучала ручкой по блокноту.
Выходя, я вскользь заметил, что на первом этаже находится его старая знакомая и что она, несомненно, будет очень рада его видеть. Сначала Уильямс улыбнулся, потом перешел к обороне – произнес с чисто американским пафосом:
– Несмотря на несчастные обстоятельства, окружившие нашу первую встречу, прошу не судить меня слишком строго! Всю мою взрослую жизнь я прожил, борясь с диктаторскими режимами. Во время войны я сражался с нацистами, после войны – с коммунистами. И много лет я страдал, потеряв свою первую любовь. Я замкнулся в себе и был очень одиноким, хотя не ожесточился… – Он замялся и вдруг достал из бумажника сложенный в несколько раз листок: – Вот то письмо, о котором вы спрашивали… Можете прочесть, если хотите, – отрывисто добавил он.