Дворник Никита стоял у ворот и курил цигарку. Заметив подбегающего к дому Бориса, он усмехнулся, а затем быстро зашел в ворота и наглухо закрыл за собой калитку.
Борис остановился перед закрытой крепостью. Тяжело дыша, он ухватился за спасательную ручку звонка.
Спустя десять невыносимо долгих минут в подъезде раздались тяжелые шаги. В решетчатом отверстии калитки показался лукавый глаз, послышалось удивленное бормотанье, сопровождаемое каким-то странным, похожим на смех покашливанием, после чего прозвучал медленный сипловатый голос дворника:
— Чи я сплю, чи я не сплю?
— Не спите, не спите, дядя Никита! — поспешно заверил его Борис.
— Що я бачу? — не без злорадства продолжал Никита. — Голого, босого человека!
— Голого-босого, голого-босого! Пустите!
— Так я и пустил! Ошиблись, гражданин, домом, — официальным тоном заявил Никита.
— Как ошибся! Да это же я, Борис Ифанов!
— Борис Ифанов? Нет, того быть не может!.. Борис Ифанов добрый хлопец. Он не может шататься по ночам голый!
— Да это же я, дядя Никита! — нетерпеливо произнес Борис.
— А кто тебя знает, может быть, как тот Гришка Отрепьев, самозванец, — меланхолично проговорил Никита.
— Дядя Никита, откройте, ну честное слово, это же я! — взмолился Борис.
— Нет! — решительно отказался Никита. — Если бы ты был Борисом… Да нет, того быть не может… Борис моего голубка из голубятни выпустил. Разве ты выпускал?
Да, это он, Борис Ифанов, в начале марта без всякой причины, просто из озорства, выпустил из голубятни дворника Никиты голубя-новичка. Голубь не вернулся.
— Разве ты выпустил? — еще раз спросил Никита.
— Я… я… — признался Борис. — Белого турмана с рыжим хвостом.
Никита весело хмыкнул и продолжал:
— Борис — он стекло в прачечной разбил… Разве ты разбил?
— Я… я… Из рогатки… Откройте!
— Бачите, люди добрые, что делается! — удовлетворенно произнес Никита и загремел засовом.
Ворота раскрылись.
Борис вихрем пронесся через двор, влетел в парадное и вдруг остановился. Предстать перед родителями в таком виде? Ни за что! Что скажет мама?
Тем временем дворник Никита уже во второй раз успел рассказать жене, Агафье Васильевне, о молодом жильце Ифанове.
— Бедный мальчик! — вздохнула добрая женщина.
В этот момент в дверь квартиры смотрителя дома кто-то тихо постучал.
— Можно! — крикнул Никита.
Вошел Борис. Лицо у него было жалкое-прежалкое.
— Дядя Никита, дайте что-нибудь надеть, не могу так… Перед мамой… А голубка я вам откуплю…
Агафья Васильевна без долгих расспросов бросилась отпирать огромный сундук.
Вскоре в сапогах Никиты, в клетчатом пиджаке и брюках клеш, на которых пришлось загнуть тройные манжеты, Борис предстал перед своей мамой, Еленой Александровной.