— Не годится так, девочка, — сокрушалась Лола, вынося пустые бутылки. — Позвала бы кого-нибудь, как прежде. И почта нераспечатанная лежит и телефон разрывается… — Она озабоченно смахивала пыль пушистой щеточкой, отчего в солнечном луче, пробивающемся сквозь задернутые синие шторы, плясала мерцающая пурга. Мулатка недавно похоронила старшую сестру и теперь жила одна, жалея и опекая невезучую хозяйку. Зубов у Лолы осталось совсем мало, а трикотажные юбки чуть не лопались на массивных тяжелых бедрах.
— Ведь чувствую, обыскались тебя в кино, обзвонились. Э — эх… Такие пройдохи, чувырлы намазанные как королевы устроились. А тут… Уж и не знаю, кому на тебя пожаловаться, где управу найти. Мадам Сесиль, царство ей небесное, думаю, там, наверху все глаза выплакала на тебя глядучи…
Дикси нехотя поднялась с измятой кровати и, ни слова ни говоря, захлопнула в гостиную дверь. Дела и впрямь обстояли неважно. «ягуар» продан, гардероб давно покинули холщовые чехлы с шубами. За последний месяц платить Лоле было нечем, а главное, не хотелось и пальцем пошевелить, чтобы продержаться на плаву. Затерянная в пустыне холодного океана, Дикси пренебрегала брошенными ей спасательными кругами и пришедшими на помощь шлюпками. Обессилевшая, озлобленная она ждала золотого трапа, спущенного к ней с борта белоснежного лайнера. Ждала напрасно, ненавидя себя за это.
В один прекрасный майский день под окнами Дикси остановился сверкающий новеньким никелем «альфа-ромео». С третьего этажа было видно, как стройный брюнет в светлом спортивном костюме, cкользнув по фасаду прищуренными глазами, вытащил с заднего сидения сверкающий целлофановый сверток, и захлопнув дверцу автомобиля, легко взбежал по ступенькам, ведущим в подъезд. Дикси отпрянула от окна, панически оглядывая себя в зеркале поздно. Ничего уже не успеть — тени под глазами, небрежно подколотые, нечесаные волосы, мятый, далеко не шикарный атласный халат. Она сунула в тумбочку начатую бутылку «бренди» и блюдечко с засохшим бутербродом. Сбросила растоптанные домашние тапки и прямо так — босая и растерянная поспешила на зов бронзового колокольчика к входной двери.
Чак успел сорвать хрустящую бумагу и шутливо выставил вперед огромный букет алых роз, пряча за ним лицо. Дикси не взяла цветы, сраженная давним воспоминанием — так же, скрываясь за охапкой роз, стоял за её дверью Курт Санси.
Чак опустил цветы и пожав плечами улыбнулся:
— Это я. Можно войти?
Его явно обескуражил её вид и Дикси разозлилась. Она всегда злилась, когда кто-нибудь заставал её не в форме. И уж меньше всего ей хотелось продемонстрировать свое плачевное состояние Чаку.