На следующий день Рыбаков умер. Заснул и не проснулся. Тихо и мирно, в отличие от тех двух тысяч триста тридцати пяти.
Октябрь. Спутник продолжает кружить вокруг Земли, и людям не надоедает слушать его попискивание. Бип-бип-бип-бип…
Арон бродит по Москве. В многолюдной Москве он не менее одинок, чем этот спутник в черном космосе.
Продолжается массовая реабилитация, и Арону иногда кажется, что он видит в толпе знакомые лица. Это его пугает.
И даже не кажется. Накануне его узнала пожилая женщина около Курского вокзала. Она остановилась как вкопанная, и в глазах ее мелькнул страх. Он ее не помнил. Что он с ней делал? Избивал дубинкой? Пытал оголенными проводами? Не давал спать четверо суток? А может, и не ей. Может, ее мужу или сыну.
Арон не помнил.
Что бы ни делал Влад, он все делал из лучших побуждений, дм пользы родной страны.
Великая цель, великое заманчивое будущее. Об этом они мечтали, разоблачая и уничтожая врагов народа.
И вот это, все, что он видит перед собой, будущее?
Уверенности у него не было.
Что делать? Бежать? Пойти в шведское посольство? Он даже не знает, где оно находится. Податься в ОВИР? Оформить туристическую визу? Вряд ли… людей его профессии за границу не выпускают. Государственные тайны остаются государственными тайнами, а оттого что к власти пришел Хрущев, враги не перестали быть врагами.
Шашлычная «Эльбрус» на Тверском бульваре, рядом с Пушкинской площадью, совсем недалеко от его дома. Надо помянуть Рыбакова – он был настоящим солдатом. Две тысячи триста тридцать пять…
Влад, конечно, пробовал водку за эти годы, но очень редко и неохотно. Но сегодня особый день.
– Триста граммов холодной водки и люля-кебаб.
Официант смотрит на него с иронией, но не возражает.
– Водка остывать будет. Теплая пока…
Акцент… Влад вздрогнул – акцент напомнил ему товарища Берию. И еще одного, с похожей фамилией, – коменданта сибирского лагеря, майора Беридзе.
Первый раз в жизни он напился допьяна. Арон не переносит спиртного, но Влад заказал еще сто граммов.
Аппетитные пряные колбаски давно съедены, он пьет без закуски. Рядом с ним садится посетитель с добрыми карими глазами. Андрей? Андрей Трушкин?! А вон тот, за соседним столиком, вылитый Свен, только очень постарел.
Он пьет рюмку за рюмкой. Шашлычная начинает кружиться… наверное, так же чувствует себя спутник в космосе.
От этой мысли ему становится смешно. Вот так. Вот так это и происходит – быть на свободе и чувствовать себя осужденным…
Он падает на выходе. Владу кажется, что его толкнули в спину, и он угрожающе оборачивается – за спиной никого нет. Надо бы встать, так недолго и замерзнуть, мелькнула мысль, и мир погрузился в темноту.