Мальчик заплетающимся шагом двинулся к выходу Вероника даже не посмотрела на него.
Дверь закрылась. Слышно было, как Юнас медленно спускается по лестнице.
Арон посмотрел на Веронику Клосс и показал на стул, на котором только что сидел ее племянник:
– Садись.
– Зачем? – Она не шевельнулась.
– Ты должна выслушать обвинения.
– В чем ты меня обвиняешь?
– В том, что вы с братом разрушили мой хутор. В том, что ты убила мою сестру.
Вероника не двигалась с места, и он добавил:
– И мою жену.
Земля обетованная, апрель 1998
В пасхальный вечер 12 апреля Мила и Арон сели на поезд в Ленинград, который теперь опять назывался Санкт-Петербургом. Лочь оставили дома. Впрочем, в России Пасху никто не праздновал – по православному календарю Пасха наступала через неделю. А в этот лень праздновали Лень космонавтики, о чем им сообщил изрядно напраздновавшийся сосед по купе. Мила помрачнела. Она проклинала космос и его освоение. Космос стоил ей здоровья, а может, и жизни.
К утру настроение исправилось. Она очень хотела посмотреть город. У нее сохранились студенческие воспоминания. Особенно яркое впечатление оставил почему-то не Зимний дворец, а собор. Но не тяжелый и торжественный Исаакий, а воздушный Казанский, с дугообразной, как в римском соборе Святого Петра, колоннадой.
Но когда они сошли на перрон Московского вокзала, Мила опять стала задыхаться. Ни о каких экскурсиях и речи быть не могло. Арон втайне порадовался – ему вовсе не хотелось вспоминать ряды суровых каменных зданий, особенно Кресты. И близкого друга Андрюшу Трушкина с его «Весной священной» запрещенного в тридцатые годы композитора Стравинского.
Он думал только о Швеции и узком и длинном острове в Балтийском море.
Зашли было в ресторан, но там было так накурено, что Мила чуть не выбежала на улицу. Тогда Арон повел ее в вестибюль дорогой гостиницы «Невский палас», показал администратору удостоверение ветерана ФСБ, и тот посадил их в удобные кресла у окна, где они и просидели несколько часов.
Ближе к вечеру они поднялись на борт круизного теплохода «Балтика». Такой же белый, как «Кастельхольм», но намного больше. И без блюющего отчима на соседней койке в тесной, как шкаф, каюте.
Они вышли на палубу.
Морской воздух оказался благотворным для Милы: она перестала кашлять и почти не вынимала ингалятор. Стояла у релинга и слабо улыбалась.
Как много зим, как много весен… – вспомнил Арон чью-то стихотворную строчку.
Через сутки «Балтика» медленно подползла к терминалу.
Рейс занял куда меньше времени, чем в тридцатые годы. В Стокгольме был выходной – второй день Пасхи.