– Ты не рассказывала об этом де Ври?
Ливви презрительно хмыкнула и изо все сил ткнула кочергой в угли, вызвав сноп искр.
– Большинство невест пребывают в заблуждении, что на них женятся по любви, а не за деньги. Представляешь, какими жалкими были бы слова: «Слушай, я вдруг обнаружила, что разорена. Но ты ведь все равно любишь меня, правда?» Кроме того, почти до самой свадьбы я не знала, как мало денег осталось.
– Но ты ему все-таки сказала.
– Да, – подтвердила Ливви. Она никогда не забудет: ее жених побледнел как полотно, в глазах промелькнула паника. Она не знала, на кого разозлилась больше: на жалкого Руперта или на себя, не замечавшую этого раньше. Может, просто не хотела замечать.
– Ему не понравилось то, что он услышал. Лучше бы он сразу отказался: мне не пришлось бы наряжаться в пышное подвенечное платье, а моим подружкам – суетиться вокруг в нервном возбуждении. Но, вероятно, у него не хватило духа. Вот и вся история. – Ливви взглянула с вызовом. – Теперь ты знаешь все.
В наступившей тишине Саладин изучающее смотрел на нее.
– Не совсем, – покачал он головой.
– Хочешь больше драматических подробностей? – насторожилась Ливви.
– Не все, что ты сказала, соответствует действительности. – Его голос звучал мягко, почти нежно, и опасно завораживал.
– В чем именно?
Саладин улыбнулся:
– Ошибаешься, если считаешь, что твое единственное достоинство – этот дом.
– Разве? – недоверчиво спросила Ливви.
Саладина охватила ярость при мысли, что такое ничтожество, как де Вир, лишил ее уверенности и заставил спрятаться в глуши.
– Представь себе. – Он окинул ее взглядом. – Хочешь, перечислю самые очевидные достоинства?
Ливви только развела руками:
– Старые джинсы и свитер?
– Твоя кожа, например, напоминает мне мед и сливки. Но главное – веснушки.
Она тронула пальцем нос.
– Ненавижу их.
– Напрасно. В моей стране они очень ценятся. Мы называем их поцелуями солнца.
– Боюсь, здесь к веснушкам другое отношение, – с нервным смешком заметила Ливви. Ее охватил озноб, словно вдруг подскочила температура. – Холодно, – сказала она потирая руки, – пойду приготовлю нам что-нибудь поесть.
– Я не голоден.
– Не верю. Я-то умираю от голода.
Саладин усомнился в ее искренности, глядя, как она решительно поднялась, взяв свечу. Похоже, она торопилась убежать от неожиданно возникшей между ними близости.
– Давай помогу тебе.
– Нет! – Она смягчила резкость улыбкой. – Я предпочитаю сделать все сама. Честно. Здесь у камина тебе будет удобно.
Саладин видел, что Ливви безуспешно пыталась восстановить дистанцию. Неужели она не понимала, что потемневший взгляд и язык тела выдавали эротическое возбуждение? Забыв обо всем, он и сам был во власти нетерпеливого ожидания сексуальной развязки.