— Спасибо, боярин, что ценишь верность мою и преданность, — отозвался Петрило дрогнувшим голосом. — Хочу тебе признаться, что враги твои неодинова пытались сманить меня на свою сторону, богатыми посулами купить меня пробовали:
— Вот как! — искренне удивился Дмитр. — Что же ты об этом раньше не сказывал?
— А зачем? Если б захотел я супротив тебя пойти, так давно бы подлость эта наружу выплыла. Шила в мешке не утаишь, Дмитр Мирошкинич. А поскольку не позарился я на посулы супостатовы, так к чему об этом и говорить было?
Боярин долго молчал, с интересом разглядывая Петрилу, словно видел его впервые. Сорочьими пугвами нацелился он в лицо отрока, острым, как клюв, взором проник в глаза Петрилы, но ни единого зернышка лукавства и неправды не обнаружилось в глубине этих бесхитростно распахнутых глаз. Дмитр облегченно выдохнул, словно сбросил с плеч тяжелый мешок, и негромко спросил:
— А почто ныне об этом вспомнил?
Петрило давно знал, что не всякому новгородцу удавалось переглядеть Дмитра Мирошкинича. И теперь, бесстрашно и открыто приняв и сдержав пронзающий клевок боярского взгляда, Петрило как-то сразу успокоился и уверился в себе.
— А то и вспомнил, боярин, что среди людишек наших много найдется охотников на Каму отправиться, а вот такого, который в случае удачи захотел бы добровольно в Новгород воротиться — такого вряд ли сыщешь.
— Правда твоя, — согласился боярин. — Это мне и без тебя ясно. О чем твое-то слово?
— Мог бы я: попробовать, — просто сказал Петрило.
— Ты? — изумился Дмитр.
Все это время он мысленно перебирал и оценивал своих людей. Но мысль о Петриле, самом близком и преданном, ни разу не мелькнула в боярской голове.
— Чему удивляешься, Дмитр Мирошкинич? — с мягким напором спросил Петрило. — Разве плохо служу я тебе? Разве можешь ты сомневаться в моей верности?
— Что ты! Что ты! — вскинулся боярин. Премного доволен службой твоею. Ты — десница моя, опора и помощь во всяком деле.
Про себя подумал: а почему бы и нет? Здесь, в Новгороде, Петрилу любой смышленый холоп заменит. Здесь, в делах обычных и привычных, можно и левой рукой обойтись. Вслух сказал:
— За раденье к делам моим благодарю, Петрило, а с тем прими-ка чашу с медом, да и я с тобою заодно подвеселю утробу свою.
— Будь здрав, Дмитр Мирошкинич! — Петрило принял чашу и с достоинством поклонился.
Выпив меду, боярин повеселел, размяк, заулыбался.
— Пожалуй, довольно о тугах наших толковать. День догорел, и угольки угасли, а на остывших угольках яичко не испечешь. Утро вечера мудренее. А скажи-ка, Петрило, как твоя Варварушка поживает? Как детки малые живы-здоровы?