Сделал воевода все, как было велено. Все — да не все… Семь лет терпел, на восьмой не вытерпел, взбрыкнул самовольно, в силу свою уверовав, и сбылись слова великого князя, в одночасье рухнуло все, что так долго ладилось и устраивалось.
Но что же делать, куда деваться теперь, к кому обратиться за помощью? Чуя вину свою и палящий стыд, не видя дороги, брел воевода бесцельно по лесной тропе, а следом шли его уцелевшие товарищи.
Большим зеленым оком глянуло на Василия озимое поле, которое когда-то всем городом разрабатывали на лесной поляне, вырубали кусты, корчевали коренья, каждый год пахали, сеяли, с любовью и надеждой заборанивали в землю драгоценное зерно. Здесь, на краю этого поля, воевода остановился и крепко задумался. Придет месяц серпень, думал он тогда, настанет пора жать золотые колосья, вязать снопы, свозить их на гумно, молотить… Кто сделает эту работу, кто выполнит извечную радостную обязанность землероба? Люди его города лежат там, на берегу, побитые, порубленные, иные навеки сгинули в речных глубинах, осиротевшие бабы разбредутся по белу свету, а он, воевода, хозяин, в чьей власти было не допустить черной беды, бросит и этих несчастных женщин, и их несхороненных мужей и братьев, и это поле? Оно, не подозревая об участи своих прежних радетелей, выметнет в небо мирные пики колосьев, выпестует тугие зерна, вырастит хлеб, как испокон века назначено Матерью-Природой… Разве может хлеб расти просто так, ни для кого?
Он оглядел своих товарищей. Ивашка востер, да больно молод, неопытен. А вот Никодим — молчаливый, неприметный, но бывалый, хожалый и езжалый пожалуй сгодится. Воевода снял с пальца перстень с печаткой, давний подарок Всеволода Георгиевича, и решительно протянул Никодиму.
— Пойдешь во Владимир, поклонишься великому князю, поведаешь о нашем горе, скажешь, что воевода Христом-Богом просит немешкотно помощи, ждет ратников — хотя бы малое число… Исполнишь ли?
Никодим кивнул, сунул перстень за пазуху и, низко поклонившись, хотел было тут же двинуться в путь.
— Обожди, — остановил его воевода. — Дело важное и даже опасное.
Неведомо, свидимся ли еще. Надеюсь на Божий промысел и удачу твою, и на том дай обнять тебя…
Он прижал к себе Никодима, глянул в близкие спокойные глаза.
— Исполнишь ли? — спросил шепотом.
— Исполню, — выдохнул Никодим.
— А мы что же? — растерянно сказал Ивашка, когда гледенский гонец скрылся в чаще леса.
— Будем жить, — отвечал воевода.
Собравшись вместе — два мужика да полтора десятка баб — до глубокой ночи молча хоронили убитых.
На следующий день воевода объявил, что задумал он в память убиенных гледенцев построить новый город — лучше прежнего. Спросил, есть ли охотники помочь.