— Неужели вам действительно запрещено продавать этот прибор Советскому Союзу? О-о-о, как жаль! Ничего не поделаешь, но все же скажите, пожалуйста, сколько он стоит? Всего двадцать тысяч долларов? Как дешево! Мы бы за-платили за этот прибор в двадцать раз больше! Очень жаль, что вы не можете его продать.
Подобные реплики произносились непринужденно, как бы невзначай, и затем разговор быстро переводили на другую тему. Через несколько минут члены советской делегации вежливо прощались и уходили к другому стенду, а переводчик задерживался на несколько секунд и с самым беззаботным и невинным видом говорил своему собеседнику:
— Очень рад нашей встрече! Почему бы нам не продолжить наш разговор за ужином сегодня вечером? Нет? Вы заняты? Очень жаль. Большое спасибо. Было очень приятно с вами познакомиться.
И все. Ничего противозаконного, только короткая дружеская беседа. Члены советской делегации никому ничего не предлагали. Они ни о чем не просили и ничего не требовали. Они просто интересовались.
Тем временем члены делегации продолжали осмотр стендов. Выставки были огромными: просторные павильоны, сотни фирм, очень длинный список нужных экспонатов. Еще один стенд, еще одна фирма, тот же результат, но это неважно. Еще не все потеряно. Впереди еще много стендов.
— Сколько стоит этот агрегат? Двадцать пять тысяч? Всего двадцать пять тысяч долларов? Мы дали бы за него полмиллиона. Очень жаль, что вы нам его не продадите.
Делегация уходит. Переводчик задерживается на несколько секунд.
— Можно пригласить вас на ужин в ресторане сегодня вечером?
— Не думаю, что это хорошая идея. Мы едва знаем друг друга…
А в глазах собеседника — искорка интереса.
Вот и все. Вербовка проведена. Члены советской делегации продолжают осмотр выставки. Подключились новые переводчики, до этого сидевшие в баре и потягивавшие мартини в ожидании своей очереди. Выставка огромная. Сотни фирм и тысячи экспонатов еще не отработаны. В списке нужных экспонатов осталось еще много пунктов.
Расчеты ГРУ неизменно оправдывались. Владелец маленькой фирмы, даже очень успешной, понимал, что рынок непредсказуем, и он может в любой момент потерять заказчиков. Поэтому, когда он получал предложение продать свою продукцию по цене в пятнадцать-двадцать раз дороже самой высокой цены, по которой ее приобретают военные его страны или ее союзников, он говорил себе, что в худшем случае речь идет о промышленном шпионаже, который в некоторых странах даже не является уголовным преступлением. С самого начала он понимал, чего от него хотят, и тщательно взвешивал последствия и риски своего поступка. Если он продаст образец своей продукции вопреки запрету, то легко сможет скрыть факт этой сделки от властей, как и полученные деньги. Единственное, чего он не учитывал — жадность ГРУ и ее волчью хватку. Он думал, что полностью контролировал ситуацию и был волен распоряжаться своей продукцией по своему усмотрению, но это было глубочайшим заблуждением. Купив первый образец или комплект технической документации по явно завышенной цене, ГРУ сажало такого человека на крючок, а затем предлагало ему более низкие цены и, наконец, начинало диктовать их.