— Это сделал не я, — сказал, наконец, прокашлявшись. — Я это… Я был посредником… Говорю тебе, как есть. Оль… эта стерва, она хотела, чтобы я нашел специального такого типа. Профессионала. Специалиста по несчастным случаям. На воде. Ну там, с аквалангом, с сук… то есть со скутером… все такое. Она же у нас, блин, артистка! Любит искусство!.. — Ольховик грохнул кулаком по буфету. Подпрыгнули стаканчики. — Она хотела, чтоб все красиво было. А не просто тяп-ляп, за хвост — и на помойку.
Она как-то сказала, что ты стоишь этого, мол, типа тебя надо убрать красиво и это… как его… а, драматически, вот!
Римма неподвижно смотрела в стену, но видела стремительно приближающийся берег, ах да, драматически приближающийся, стало быть, берег — и камни, камни, камни…
А потом…
— А что было дальше?
Она не узнала свой голос.
— Дальше?.. — Он взглянул на нее так, будто его удивил этот вопрос. Уронил сигарету и не поднял. — Гм, дальше… Дальше было то, что… было то, что было… Притерлась к мужу… меня на…
Да он попросту уже набрался запредельно, поняла вдруг она. Пора уходить… Она вздохнула и посмотрела на Ольховика, прощаясь. Тот дернулся, словно почувствовал это. Или нечто другое, неосознаваемое.
— Этот… этот хрен, который это сделал, — произнес он, едва ворочая языком, — он что-то с управлением нах… нахимичил. И катер пошел, пошел, пошел… Ну, а я че? Я ниче… Эта сука затеяла все из-за ревности. Ну, там, семью сохранить, мужа… бизнес…
Она поднялась. Терпеть оправдания Олега (или того, что от него осталось) было и вовсе ужасно. Но все же она осталась благодарной ему. Его рассказ, черт возьми, был очень и очень интересен. И полезен…
В дверь грубо постучали. Римма неодобрительно покосилась в сумрак прихожей. Кого-то несет нелегкая, наверно, собутыльники… Ну что же, полбутылки как раз и осталось. Ольховик шевельнулся на стуле и все же поднялся со второй попытки.
— Прощай, — все-таки сказала она ему.
Он что-то пробормотал в ответ: не то «извини», не то «заходи». Желания отомстить ему у нее не было. Оно не возникло, ни когда он рассказал ее о своей роли в драме на Женевском озере, ни тем более теперь, когда она уходила в свой нынешний мир, а он оставался в запущенной квартире один на один с… совестью? О, едва ли.
Она вышла на площадку и с брезгливой торопливостью толкнула за собой дверь; мимолетно различила на лестнице чью-то фигуру и стала спускаться в подъезд. Ей не хотелось, чтобы Олег провожал ее. Впрочем, он уже говорил о чем-то с соседом или собутыльником, потом грохнула дверь… Римма вышла из грязного подъезда с огромным облегчением. Старух на скамейке не было, и это она сочла добрым знаком. Она решила поехать в метро, а до станции метро пройтись пешком. Это должно привести в покой и порядок мысли и чувства. Она медленно шагала по аллее и не замечала ни заинтересованных мужских взглядов, ни завистливых и осуждающих женских.