– Пару дней ада я потерплю, – сказала Эйвери, тронув мою ногу. – Что бы она ни сделала, мое отношение к тебе не изменится. Ты ведь это знаешь, правда?
Сочувствие, которое было написано на лице Эйвери, заставило меня поежиться. Меньше всего хотелось, чтобы моя девушка меня жалела. Я мучился из-за того, что она решила связать судьбу со мной, бедным парамедиком с неблагополучным прошлым, хотя могла бы выбрать итальянскую обувь и дом в Алапокусе. Эйвери не признавалась в этом, но такая мысль загоралась в ее глазах каждый раз, когда она смотрела на Розенберга.
– Джош?
– Я несколько… преуменьшил мамину проблему с алкоголем. В последний раз, когда я ее видел, она почти ничего не соображала.
– Ох… – произнесла Эйвери и умолкла.
Я вздохнул:
– Все нормально, ты же не знала. Я не говорил тебе, насколько все плохо. Я никому не говорил.
– Джош…
– Пустяки, Эйвери. Просто я должен был тебе сказать, но тема неприятная.
– Это не пустяки. Если хочешь, говори, можешь мне довериться.
Она моргнула. Ее большие зеленые глаза смотрели на меня с надеждой. Ей самой становилось легче, когда она выговаривалась. Но для меня прошлое осталось за чертой.
– Доверие тут ни при чем. Просто мне не хочется заново это переживать.
Эйвери открыла рот, собравшись что-то сказать, но передумала. Я переставил руки на руле, завел машину и направился к выезду на I-95.
– Извини. Не буду на тебя давить.
– Знаю, что хочешь помочь, детка, но рассказывать особо нечего.
– Ты нервничаешь, и я подумала, что, может, если мы поговорим о твоей маме, ты не будешь так волноваться перед встречей с ней.
Я нажал на газ. Пытаясь снять стресс быстрой ездой, я то и дело выезжал на полосу обгона. Меня атаковали детские воспоминания.
– Она так и не оправилась после смерти Кейлы. Из-за этого расстроились их отношения с отцом. И все разрушилось окончательно. Сначала стало плохо, потом очень плохо, потом еще хуже. Она переключилась на водку, а он – на других женщин.
Эйвери сжала мою ногу:
– Ужасно.
Я стал перекатывать эти слова в уме: «Ужасно? Ужасно…» Много лет назад мать выпала из наших жизней. Потеряв Кейлу, она отстранилась от меня, а отца вообще начала игнорировать. Ему тоже было тяжело, и она оставила его страдать в одиночестве. Я не осуждал его за то, что он изменял маме. Она его забыла, а горевал он не меньше.
– Отец ни разу не упрекнул меня.
– Потому что ты был маленьким мальчиком.
– Им следовало развестись гораздо раньше, чем они это сделали, – сказал я, теребя руль.
– Может, они боялись новой потери?
Я посмотрел на Эйвери и увидел в ее глазах знакомую старую боль.